Легенды о леди Эвелине. Часть 2
– Боже! – Когда она повернула голову назад, губы несчастной тряслись, по нежным плечам заходили желваки, дыхание участилось и стало прерывистым.
Граф окинул надменным взглядом попку жертвы. Следы от предыдущих десяти ударов были распределены по ней идеально равномерно. В некоторых местах розга просекла кожу. Кровавые пробоины от кончиков прутьев, безусловно, усилили и без того суровое испытание. Напряженная тишина повисла в пиршественном зале в тот момент, когда отец медленно занес руку.
"Ш – ша!"
Безжалостная розга легла на округлости Эвелины, отпечатав еще один яркий след. Под стремительным ударом нагое тело девушки инстинктивно выгнулось вперед, голова взметнулась вверх, едва слышный вздох "Ааахх!" вырвался из закушенных губ.
"Одиннадцать!" – объявил Сэр Чарльз Брисбен.
Молодая аристократка, тем не менее, очень быстро выпрямила ноги, подготавливаясь к следующему удару.
Готовясь к двенадцатому удару, граф сделал шаг вперед. И вновь лишь приглушенный стон вырвался из уст мученицы, в то время как обжигающая боль атаковала беззащитную попку. Девушка подпрыгнула на ковре, чтобы унять боль от страшного удара, и иссеченные ягодицы вновь забились в непристойной пляске.
"Двенадцать!" – мрачно объявил мучитель.
Шепоток в толпе "зрителей" нарастал, по мере того как они чувствовали ослабление душевных сил дочери их хозяина. Реки слез стекали по лицу искаженному страданием, зубы постукивали от стыда и страха, побелевшие пальцы впивались в нежные груди, и все же она пыталась подготовить себя к достойному принятию новой порции боли. Ужасного вида рубцы уже покрывали большую часть белоснежных полушарий.
Под свирепым ударом ноги несчастной девушки согнулись в коленях, а руки на мгновение покинули сжимаемые груди. Еще один огненный рубец вспыхнул на нежном теле, наглядно показывая, как постарался палач.
Эвелина бросила умоляющий взгляд на своего беспощадного экзекутора. С трудом сдерживаемое рыдание сорвалось с трепещущих губ красавицы, в то время как отец произнес: "Тринадцать!"
Груди девушки свободно повисли, так как она прикрыла руками заплаканное лицо. Измученные пыткой ягодицы сотрясались, но девушка все еще пыталась восстановить подорванную способность стойко переносить боль. В целом опьяневшие зрители любовались зрелищем и с нетерпением ждали, когда граф примерится и нанесет следующий удар.
"Свиишшш!"
"Рыцарский дух отличает доблестного воителя от простолюдина и дикаря, – думал лорд, осушив кубок, – учит нас ценить свою жизнь несравненно ниже чести, торжествовать над всякими лишениями, заботами и страданиями, не страшиться ничего, кроме бесславия. Ясно, что на ковре стоит истинная дочь знаменитого рыцаря, и ее поведение никак не погрешит против чести!"
Четырнадцатый удар звучно упечатался в тело страдалицы там, где начинаются бедра, вырвав из уст несчастной сдавленный стон.
Когда жалящий удар впился суть ниже ягодиц, левая нога оторвалась от помоста, девушка преступила ногами как норовистая кобылка в ожидании выезда, в попытке хоть как – то противостоять безжалостности розга.
Во время этого вынужденного вращения изогнутого болью стройного тела, красавица невольно выставила на обозрение бесстыже – жаждущих глаз толпы свои нежные местечки и белоснежный участок кожи между ягодицами, куда не попали розги.
"Эта птичка ведет себя, как истинная леди! – Суровые черты барона Хаунтена как будто смягчились, пока он смотрел на стоявшую перед ним прекрасную девушку, одинокую, беспомощную, но державшуюся во время наказания с удивительным присутствием духа и рыцарской отвагой. Он дважды осенил себя крестным знамением, как бы недоумевая, откуда явилась такая необычайная мягкость в душе, в таких случаях всегда сохранявшей твердость несокрушимой стали. – Интересно, как она будет вести себя в постели? Думаю, я смогу многому ее научить"
– Pasques Dieu! (Боже ты мой! – франц. ), как она прекрасна, – шептал лорд Оливер Хаксли.
"Пятнадцать" Граф нанес пятнадцатый звучный удар со всем искусством, на которое только был способен, с использованием полной силы мужской руки: полоса перечеркнула наискось параллельные следы, и в местах пересечения выстиупили капельки крови.
Задушенный слезами крик вырвался из запрокинутого рта Эвелины, в то время как руки устремились к пылающим половинкам, пальцы, что есть сил, впились в упругие, измученные болью холмы.
– И вы заметите, что когда Бог прибегает к наказанию за непослушание, это всегда является выражением любви. "Ибо Господь, кого любит, того наказывает. " – Клирик шептал новую молитву, перебирая четки.
Судорожно дышавшая аристократка, сполна испившая чашу мучений, бесстыдно мяла руками истерзанные ягодицы, узел на затылке расплелся, и волосы свободно повисли, придавая больше сходство со святой Инессой.
Наблюдавшие видели, как прекрасное тело "приговоренной" судорожно извивается в тщетных попытках избежать безжалостных ударов. Граф Ковентри закончил экзекуцию дочери страшной силы ударом, пришедшимся на границу между ягодицами и бедрами девушки, в самом начале нежной складочки разделяющей дрожащие полушария.
"Шестнадцать!" – последный удар бул нанесен крест – на крест – с предыдущим.
Получился классические английские "ворота", методика нанесеня ударок, когда два последних крестом перекрывают предыдущие. .
– Все! – граф Бисберн швырнул прут в камин. – А теперь, buvons (выпьем – франц. ) за здоровье именинницы!
– Виват, юная леди!
– Виват! – гости встали и осушили кубки.
До сознания девушки не сразу дошло, что все мучения позади. Она не сразу смогла выпрямить измученное болью тело.
Служанки помогли Эвелине накинуть на тело плащ и вывели под руки из комнаты. После каждого шага заплаканное лицо молодой аристократки искажала гримаса боли: каждое прикосновение тяжелого плаща к израненным ягодицам ярко напоминало о только что перенесенной порке.
– Разве юная леди не сядет рядом с отцом? – Джон Хаунтен был очень недоволен, что аппетитное зрелище так быстро закончилось, и не разделит с нами трапезу!
– У нее сегодня нет аппетита! – Холодно отрезал граф Бисберн.
Не раз и не два лорд Оливер Хаксли снова и снова вспоминал эту сцену. И все – таки был удивлен и потрясен, когда понял, насколько глубоко эта девушка вошла в его жизнь.
– Вам помочь одеться? – Старшая служанка склонилась в почтительном поклоне.
– Нет, можете идти, я сама справлюсь!
Поклонившись, служанки ушли к гостям, оставив девушку одну.
– О горе мне! – Эвелина молилась перед распятием, даже не пытаясь одеться. – Благодарю тебя, Господь, что ты укрепил мой дух и помог перенести тяжкое испытание.
Прелестное лицо Эвелины было грустно, но в глазах светились вновь пробудившиеся надежды на будущее и признательность за избавление от минувших зол.
Суровая "праздничная трепка" превратила молочно – белые ягодицы леди Эвелины в сплошную сине – багровую массу, истерзанная плоть все еще продолжала непроизвольно судорожно пульсировать. Боль постепенно уходила, превращаясь в зуд. Еще немного, и юная леди успокоилась настолько, что смогла одеться и открыть заветную шкатулку. С юношеских лет она подробно описывала каждую порку в тайном дневнике, который прятала у себя в шкатулке, назвав его "Летописью наказаний". Все записи были пронумерованы, каждая начиналась с даты и заканчивалась последним из ударов.
"Я выдержала наказание со стойкостью и смирением, как и положено наследнице славного рода Бсбернов. Отец все – таки смог выбить из меня крик. Видно Богу было так угодно, чтобы родитель выставил меня на позор! Лежу на животе и молюсь. Боль все еще не покидает меня. В дуще пустота, все, что раньше занимало меня, сэо Гилфорд, сэр Бриам и все остальное теперь потеряло всякий интерес. Они видели меня голой, видели мое унижение, мой позор! Для чего я выдержала такие муки? Теперь осталась только боль, заменила все остальные чувства. Теперь я не знаю, к чему приведет торжественная папина порка. Замуж точно никто не возьмет! Видимо, собираться в монастырь, где старые монашки будут учить меня всю оставшуюся жизнь христианским благодетелям. Я осознаю свое ничтожество, и не надеюсь, лишь на то, что Господь в милости своей проист мне грехи. Боже, спаси мою душу. Эвелина Бисберн 20 мая 1505 года. "
Эта запись одна из самых коротких дневнике девушки. Обычно Эвелина записывала всё, до мельчайших деталей: своё настроение, вид толпы, погоду и боль от ударов. Зато на этот раз там нашлось место и для лорда Оливера Хаксли и Джона Хаунтена.
– Пока девушка приходила в чувство, веселье в зале продолжалось: из подвала выкатили бочку старого вина, простолюдины дождались крепкого эля, и шипучего яблочного сидра. Все пили за здоровье именинницы и ее строгого родителя. На закуску подали вареную свинину, а также множество кушаний из домашней птицы, оленины, зайцев и рыбы, не говоря уже о больших караваях хлеба, печенье и всевозможных сластях, варенных из ягод и меда.
Только юная леди осталась голодной на своем собственном дне рождения. Казалось, никакие силы не могут заставить выйти ее к праздничному столу. Вечером того дня отец приказал девушке явиться к ужину.
"Там снова будет лорд Оливер Хаксли барон Хаунтен! – Думала она, позволяя служанкам причесать себя. – Какой позор!"
На этот раз девушка была одета в соответствии с высоким дворянским званием. Длинное, зеленое шелковое платье с легкой белой кружевной оторочкой у ворота и у кистей рук, было застегнуто золотыми запонками. На шее красовалось фамильное ожерелье, добытое еще прадедом в Святой Земле. Если девушка и тогда, во время порки показалась гостям прекрасной, то стройная прелесть фигуры и свободная, гордая грация движений теперь еще подчеркивались богатой простотой туалета. Только необычайная бледность именинницы напоминала о перенесенных страданиях. На стуле, предназначенном для юной леди, лежала расшитая шелком подушечка.
– А я, – Лорд наполнил свой бокал, – пью за здоровье прекрасной леди Эвелины.
– Дорогая, – начал отец, – тебе уже 18 лет, и по нашим английским законам ты считаешься взрослой девушкой. Надо всерьез подумать о твоей судьбе!
"Неужели в монастырь? – Душа девушки провалилась в пятки. – После публичной порки рассчитывать на замужество не приходится! Лорд наверняка ославит меня при дворе!"
– Лорд Оливер Хаксли попросил твоей руки, – продолжал отец, – и я не вижу причины ему отказывать! Ты станешь ему женой перед Богом и людьми?
– Да! Девушка почувствовала, как глинобитный пол уходит у нее из – под ног.
– Это самый лучший день в моей жизни! – Лорд подошел к невесте. – Через месяц играем свадьбу!
Барон, услышав такие слова, молча выпил полный кубок вина. "Все равно эта женщина рано или поздно будет моей, – думал он, наполняя кубок еще раз! Гореть мне в геенне огненной, если я отступлюсь!"
** Глава вторая Узы Гименея
Замок готовился к свадебным торжествам. Многие из замковых слуг помнили леди Эвелину не только девочкой, для которой они заготавливали прутья и мучающейся в дни своего рождения, радовались счастью своей госпожи. Теперь, но прелестной невестой их господина, лорда Оливер Хаксли.
– Как очаровательна юная невеста! – шептались слуги. – Только мало отец ее драл!
Сразу после венчания, посреди ликующей толпы, Эвелина стояла рука об руку со своим супругом, с венком в длинных шелковистых волосах и букетиком в руке.
– Всякому мужу глава Христос, жене глава – муж" (I Кор. 11: 3), – кроме приданного, граф подарил зятю хлыст для воспитания супруги, а дочери молитвенник, – "А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии" (I Тим. 2: 12) ; "Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены" (Ефес. 5: 22 – 23) ; В те времена случалось так, что порка мужем молодой жены была частым обычаем, призванным показать женщинам их место, и объяснить, кто в семье главный (Юридическое право мужа сечь жену сохранялось в британском законодательстве до начала 20 века! Прим. переводчика)
В Англии в прежние времена к подобного рода к подобного рода наказаниям прибегали в самых знатных и уважаемых домах, но влюбленный Лорд Оливер Хаксли не захотел пользоваться этим правом.
– Клянусь ключами святого Петра, – объявил супруг юной жене свою первую клятву, – пусть бы лучше рука моя отсохнет и язык отнимется, чем я тебя ударю!
– Теперь нашу хозяйку перестанут пороть розгами, – шептались служанки, в тайне жалевшую юную госпожу, которой слишком часто доставалось гибкого орешника.
Многочисленные гости сидели за столом, ломившимся под бременем вкусных яств, впрочем, они не радовали барона Джона Хаунтена.
"Не успел я птичкой полакомиться, – думал он, осушая кубок за кубком, – ну да ничего, все равно она будет моей!"
Орешки, собранные в соседей роще, барон ломал пальцами.
Многочисленные повара, нанятые по случаю свадьбы, стремились, как можно больше разнообразить стол. Один, пленный француз, так и не дождавшийся выкупа с родины и прижившийся в замке лорда, ухитрялся так приготовить жирный паштет и другие обычные кушанья, что те приобретали необычайный вид и оригинальный вкус.
Помимо блюд домашнего изготовления, тут было немало вин, привезенных из чужих краев, сладких пирогов. Даже простолюдины поели крупитчатого хлеба, который подавался только за столом у знатнейших особ.
– Conclamatum est, poculatum est, – Рыцарь Мартин, верный друг и соратник жениха встал из – за стола, – как говорили древние, выпили мы довольно, покричали вдоволь – пора оставить наши кубки в покое, а молодоженам остаться вдвоем!
"Долгий пир наконец, кончился, и настало время брачной ночи! – Эвелина шла под руку с мужем. – Теперь надо немножко. Совсем немножко потерпеть!"
В спальне было холодно и немного страшно: камин уже прогорел, и угли перемигивались красными глазами перед тем, как погаснуть и превратиться в золу. "Лорд уже видел меня совершенно голой во время порки! – Девушка никак не могла решиться и снять с себя всю одежду, а теперь он законный владелец моего тела! Почему же мне так стыдно?"
– Иди ко мне! – приказал лорд и бросил в камин несколько новых поленьев.
"Как трогательно она стесняется! – Гордый и мужественный жених, подумал, что никогда еще не обладал такой прекрасной и желанной женщиной. – Ну, ничего, привыкнет!"
– Я здесь! – Прижавшись к теплой мужской груди, Эвелина почувствовала, как становится тепло и уютно. – Ты поцелуешь свою жену? Она раскрыла рот, подставляя губы для поцелуя.
"Помоги мне Пресвятая Дева! – Девушка привыкала к новому, до селе незнакомому ощущению крепкого мужского тела. – Неужели я теперь замужняя женщина и лорд будет со мной ласков?"
Лорд Оливер Хаксли не торопился: по хозяйски посмотрел на жену и провел рукой по длинным распущенным волосам.
"Ладони у него шершавые! – Эвелина почувствовала, что пальцы мужа ласкают нетронутое сокровенное местечко между ног, в ней сразу вспыхнул ураган непонятного желания. – Что он такое делает!"
Казалось, что там, в горячей глубине находится то место, которое давно жаждало ласки и, наконец, этот момент наступил.
"Неужели мужчина может быть нежным? – Эвелина воспринимала происходящие, как во сне. – Мой отец ни разу не приласкал меня! Только на розги ни разу не поскупился!"
Сейчас девушке не хотелось вспоминать обстоятельства последнего дня рождения в отчем доме.
Покоряясь суженому, она раздвинула ноги в стороны
и закрыла глаза.
"Сейчас будет больно! – вспомнила она рассказы опытных женщин. – Один раз! Потерпим!"
– Не бойся, – шептал муж, – все будет хорошо! Как завещано нам в Писании: "Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да убоится мужа своего" (Ефес. 5: 33). .
От резкой неожиданной боли Эвелину передёрнуло. Она, стиснув зубы, тихо завыла. Только в этот момент она полностью осознала, что произошло.
"Теперь я женщина, законная жена, – мысленно она удивилась, что эта перемена в жизни не так уж и ужасна, – все кончилось так быстро и буднично, что даже обидно!
Лорд Оливер Хаксли, не замечая состояние Эвелины, пробивался через девственный заслон, испытывая сильное наслаждение и законную мужскую гордость.
"Нет смысла винить лорда и себя, – Эвелина понимала, что уже ничего не исправить, ни вернуть назад не получится, – что же он сейчас со мной делает?"
– Ты моя жена! – Лорд Оливер Хаксли громко засопел и сильней заработал бедрами, придавив жену всем телом. – Моя женщина!
Сильная жгучая не утихающая боль между ног заглушили у Эвелины остатки прежней робости.
– Да! Я твоя! – Эвелина, вспомнив, что слышала об этом на замковой кухне, раскинула как можно шире ноги. Оливер Хаксли надавил еще сильнее, проламываясь внутрь. Еще немного и все было кончено. Сдавленный стон жены возвестил о победе.
– Ух! – В этот момент Лорд Оливер Хаксли громко застонал и придавил Эвелину всем своим телом к смятой простыне.
Когда Лорд Оливер Хаксли слез с тела Эвелины, он обнаружил, все признаки, что супруга сохранила для него девственность.
После первой брачной ночи лорд по праву гордился своей нареченной.
Освоившись с ролью жены, леди Эвелина поняла, что муж щедр сердцем и богобоязненен, как истинный христианин. Молодую жену не пугала строгость лорда к своим к своим людям. Как и граф Бисберн, лорд воздавал каждому по заслугам, щедро вознаграждал за верную службу и жестоко карал за лень и нерадивость. Жалуя и наказывая, он всегда оставался непоколебимо твёрд в вере и любви к Господу.
Свадебные торжества продолжались целую неделю. И каждый день столы ломились под тяжестью яств, привезённых со всех концов обширных владений счастливого жениха. С друзьями он каждый день выезжал в лес травить дичь, а утром она уже оказывалась на свадебном столе.
Впрочем, один раз леди Эвелина чуть не стала вдовой: кабан, озверев от ран, бросился в атаку и если бы не помощь рыцаря Мартина, старого соратника лорда Оливера Хаксли, все могло кончиться очень печально.
Зато радость и любовь царили на свадьбе. Шутил и веселился супруг, и светилась от счастья юная жена. Только барон Джон Хаунтен был невесел и току сердца глушил вином, а тоску тела утолял с доступными служанками. Впрочем, он не торопился домой: негодяй, мечтающий о чужой молодой жене, любил покушать, а пустой кошелек лишал его этого удовольствия.
Ночи были длинные и каждая не похожа одна на другую.
– Я много способов знаю, – лорд, повредивший на охоте ногу, заставил жену усесться сверху, – никакие раны не смогут заставить меня забыть о супружеском долге!
– Я твоя! – Эвелина оказалась хорошей ученицей. – Да простят нас все святые угодники!
Так прошел первый год брака, настоящая идиллия!
– Наши господа послана друг другу самим Богом, – шептались люди, чтобы показать остальным, какой должна быть любовь. А потом господин объявил вдруг, что намерен отправиться в поход.
Напрасно Эвелина умоляла мужа остаться.
– Сидеть дома, когда трубы зовут на войну – для меня стыд и позор, который также позор и для тебя, ибо моя слава – твоя слава. Я не могу отказаться от настоящего мужского дела.
– Но что мне сказать? – Женщина, привыкшая мужественно переносить суровое родительское воспитание, не могла удержаться от слез. – Война всегда кровь, смерть и несправедливость!
– Вот именно поэтому женщинам надо сидеть дома! – Рыцарю важно выполнить свой долг и завоевать славу. Долг и вера Христова – зовут меня в дорогу.
– Сэр, – Эвелина, упав на колени, залилась слезами, – не покидай свою беременную жену!
Но он был так уверен и в своей любви, и в своей вере, что только выбранил несчастную женщину.
– Сегодня в церкви ты будешь молиться рядом со мной, прося для себя высшей любви – любви к Господу!
Рано утром муж отбыл на войну вместе с преданными вассалами и лучшими солдатами, оставив в замке небольшой гарнизон, под командованием сэра Гилфорда Уэста. Времена стояли тревожные, в окрестных лесах было множество бродяг. Мало того, вполне какой – нибудь сосед, уверенный в своей силе, мог пренебречь правом чужой собственности и присвоить себе замок, со всеми обитателями, включая госпожу.
– Боже, храни сэра Оливера Хаксли! – Эвелина, оставшись одна, стояла на коленях перед распятием, заливаясь слезами и почти обезумев от горя. – Да охранят его святые угодники и да будут успешны все начинания.
Некоторые мужчины перед отъездом запирали своих жён в пояса верности, но лорд не питал сомнений в любви, том более, что вскоре она должна была родить наследника!
Господи, сохрани дитя в утробе моей! Сохрани моего мужа!
Красота Эвелины, забеременевшей незадолго до отъезда мужа, только расцвела. Не удивительно, что в замок съезжались рыцари со всей округи.
"Худой мир с соседями лучше доброй ссоры, – думала леди Эвелина, принимая гостей, – будет хуже, если они воспользовавшись отсутствием хозяина, захватят и разграбят замок!
Рассуждая, таким образом, леди Эвелина наслаждалась играми с гостями, флиртовала с ними, смеялась с ними за столом, оставаясь холодной и равно любезной со всеми ухажёрами. Не раз и не два она ловила на себе восхищенные взгляды доблестных рыцарей, менестрели сочиняли баллады в ее честь, но никогда не позволяла жару их сердец растопить своё сердце. Среди гостей бывал и барон Джон Хаунтен, собравшийся как лисица в курятник, в замок леди Эвелины. На войну он не пошел, сославшись на старые раны, а сам решил, что наконец – то настало время выполнить данный самому себе обед и получить Эвелину.
Получив отпор со стороны хозяйки замка, он решил больше не церемониться. Собрав отряд наемников, он решил захватить замок силой.
Внезапного нападения не получилось: старый подъемный мост так и остался лежать перекинутым через ров, но решетка опустилась, и ворота закрылись, преграждая наступающим путь.
– А сам жаловался на старые раны! – сэр Гилфорд смотрел на противника. – Барон был высок ростом, статен и великолепно держался в седле.
Люди, которых барон привел с собой, были вооружены, чем попало. Только тридцать лучников, которых содержал барон на последние деньги, представляли для обороняющихся серьезную угрозу.
– Георгий Победоносец! – крикнул барон. – Святой Георгий за нас! В замке вино, припасы и хорошенькие служанки! Вперед, смелые воины!
Во внешности этого изувера было нечто величественное и внушающее окружающим ужас.
– Эвелина, милая Эвелина! – сэр Гилфорд, узнав от крестьян о приближении воинства барона, готовил замок к обороне. – Война – не женское дело. Не подвергай себя опасности! В бою тебя могут ранить или убить, и я всю жизнь буду мучиться сознанием, что не спас жену своего сюзерена.
– Я не бужу отсиживаться в своей комнате, пока замок в опасности! – Эвелина надела кожаную куртку с металлическими бляшками, защищающую от стрел, – я дочь прославленного графа Бисберна сумею постоять и за свой замок и за свою честь!
– Высечь бы вас за непослушание! – В сердцах заметил сэр Гилфорд, – только сейчас мне не до этого! Возьми щит, прикройся им и постарайся, как можно меньше высовываться из – за бойницы.
"Давненько меня не пороли! – Эвелина сейчас же последовала его указаниям и стала готовить к бою лук. – Да простят меня святые угодники, сейчас мне даже обидно, что сэр Гилфорд не был свидетелем моей последней порки!"
Ребенок в животе Эвелины зашевелился, и стукнул маму изнутри пяткой. Привранная башня, где Эвелина собиралась принять бой, была ключом к обороне всего замка, и подлый барон, не раз бывавший тут в гостях прекрасно знал это.
– Нас очень немного, – сэр Гилфорд расставлял стрелков по метам, – но храбростью и быстротой мы возместим этот недостаток! В колчанах должно быть много стрел! Поднять на башне знамя лорда Хаксли! Эти мерзавцы отправятся в Ад до захода солнца. Жаль, что в замке нет монаха, и некому за нас помолиться. Впрочем, я и так знаю, что с нами Бог!
Крестьянам, укрывшимся в замке, от мародеров барона тоже нашлось дело: они кипятили смолу и масло, чтобы вылить ее на головы нападающих.
Точно не известно, довольна ли была бы прекрасная Эвелина своим защитником, и не в этот ли злосчастный день родилось в ее душе запретное чувство, перевернувшее всю жизнь. Сэр Гилфорд был давно влюблен в Эвелину, но хранил заветное чувство глубоко в тайниках своей души.
Лишь один взгляд подарила ему Эвелина перед началом сражения, но, по мнению Гилфорда, он стоил того, чтобы за него умереть. Сэра Гилфорда Уэста поражала красота лица беременной Эвелины, смеющиеся карие глаза, ямочки на слегка одутловатых щечках, полные чувствительные губки – бантики, точёный подбородок и непослушные густые длинные волосы, огромные глаза, слегка курносый носик. Сейчас, разгоряченная схваткой, она была прекрасна, как Хельга, легендарная женщина викинг, водившая соплеменников грабить поселения на берегу туманного Альбиона триста лет назад и не считавшая беременность поводом отложить набег.
"Глаза, затененные густой бахромой шелковистых ресниц, – думал сэр Гилфорд, – так прекрасен, что будь я не воином, а менестрелем, сочинил бы балладу, сравнив их с вечерней звездой, сверкающей из – за переплетающихся ветвей жасмина... Впрочем, сейчас не время для баллад! Я отстою замок, клянусь пречистой девой!"
Осаждающие пронзительно затрубили в рог, а со стен ответили трубы, давая понять барону и его людям, что леди Эвелина и ее люди не собираются сдаваться.
Шум усиливался яростными криками осаждающих и осажденных.
– Я отдам тебя своим солдатам! – кричал Джон Хаунтен, увидев на башне Эвелину.
Первая яростная атака встретила отчаянный отпор со стороны осажденных. Стрелы в целый ярд искали свою добычу. Стрелкам на стенах было легче: их прикрывали бойница, однако враги не были новичками, и в самом скором времени трое защитников были убиты и несколько человек ранены.
Но стрелки из гарнизона доказали, что не зря получают жалованье и пьют крепкий эль. Упорство обороняющихся солдат сравнялось по силе с яростью нападавших. Вот уже шестеро негодяев валялись на мосту, корчась в предсмертной агонии. Один, прикрываясь щитом, отползал назад.
– Не уйдет! – Эвелина натянула тетиву арбалета и пустила стрелу.
– У тебя твердая рука, – улыбнулся сэр Гилфорд, оценивая выстрел, – попала прямо в голову! Ишь, гад дернулся и затих! Да примет апостол Петр его грешную душу!
На беспрерывно сыпавшиеся стрелы защитники отвечали выстрелами из арбалетов. Осаждающие, не ожидавшие такого яростного сопротивления несли потери большие, чем осажденные. Свист метательных снарядов сопровождался громкими возгласами, отмечавшими всякую значительную потерю или удачу с той или другой стороны.
Барон повел передовой отряд к воротам замка. Прикрываясь деревянными щитами, нападающие принялись рубить решетку топорами.
– Помоги нам, святой Георгий! – воскликнул Гилфорд. – Отпусти нам, боже, горе кровопролития!
Сэр негодяй, не достоин того, чтобы с ним драться по правилам. Напасть на замок женщины, воспользовавшись отсутствием законного хозяина! Это ставит его вне законов рыцарства! Где мой верный самострел?
– Сейчас я его! – Эвелина натянула арбалет, но выстрел оказался неудачным: стрела отскочила от шлема, не причинив барону никакого вреда.
– Крепкие испанские доспехи! – Леди пор мужски выругалась.
– Однако! – Доблестный рыцарь, натягивающий тетиву, преобразился. – Леди, вам надо меньше общаться с грубыми лучниками!
Казалось, он слился в одно целое со страшным метательным инструментом. Короткая стрела с трехгранным наконечником казалась птицей, ждущей свою жертву!
Щелчок, свист, и вопли в стане нападающих показали: выстрел достиг цели. Предводитель нападающих упал с лошади. Стрела угодила ему точно в щель забрала.
– Упокой Господь его душу, – рыцарь перекрестился. – Аминь!
Тут же стрела, пущенная ловким лучником задела рыцаря по лицу.
– Ты спас наш замок и меня! – Перевязывая страшную рану, Эвелина подарила верному рыцарю еще один взгляд, на этот раз в нем было нечто большее, чем благодарность.
– Простите, госпожа, – Гилфорд не считал, что вместе с гибелью вожака битва выиграна, – сейчас не время! Только знайте, старая цыганка нагадала, что всякому, кто будет питать привязанность ко мне, ждет несчастье. Я велел повесить старуху, но заклятие действует. (В те времена начались гонения на цыган: их клеймили, подвергали публичной порке за бродяжничество и вешали – прим. переводчика) Смолу, лейте им на голову смолу!
Приказ Гилфорда был тут же исполнен: чаны опрокинулись, и адская смесь потекла на осаждавших. Тут же двое крестьян, упали, пронзенные стрелами.
Последняя атака захлебнулась. Замок был спасен.
Минуты серьезной опасности нередко совпадают с минутами сердечной откровенности. Душевное волнение заставило хозяйку замка забыть об осторожности, и она, против воли обнаруживала такие чувства, которые старалась скрывать, если не в силах вовсе их подавить.
– Нет, – Эвелина поцеловала верного рыцаря, не считая свой поступок грехом и изменой, – цыганка была неправа! Твоя слабость и печаль, сэр рыцарь, заставляют тебя неправильно толковать волю провидения. – Ты будешь счастлив!
"Какое же мне счастье без тебя? – думал сер Гилфорд. – Да, я постоял за свою рыцарскую честь и показал, что достоин славы, а получил по большому счету один поцелуй, но этот поцелуй стоит всех сокровищ мира!
К сожалению, потрясение не прошло просто так: первые роды были очень тяжелыми, и новорожденный умер, не прожив и недели. Месяц леди Эвелина не вставала с постели, а потом постепенно пришла в себя.
Почта в те времена работала очень плохо, и послание от жены муж получил с опозданием на полгода.
"Да будет с тобою господь, почтеннейший лорд, и да охранит тебя его святая сила. Как только ты покинул нас, сэр Джон Хаунтен собрал вокруг себя разбойников и всякий сброд, чтобы захватить замок и все что в нем находится! Врагов было великое множество: многие наши фермеры – арендаторы погибли или полностью разорены. Потом, разграбив деревни, они окружили твой замок и целых два дня держали нас в осаде, стреляя по замку. Однако сэр Гилфорд Уэст мужественно защищал замок, и убил метким выстрелом сэра Джона Хаунтена и освободил нас от шайки негодяев, за что и возносим хвалу всем святым, в особенности же преподобному Мартину, в чей праздник это произошло. Да хранят тебя все святые угодники! Леди Эвелина, твоя верная жена, пребывает в добром здравии".
Письмо о том, как леди Эвелина обороняла замок, попало в руки мужа накануне кровавой битвы.
"Мой лучший друг предал меня, и заплатил за это жизнью!" – рыцарь махал мечом, разя врага направо и налево до тех пор, пока не подучил удар копьем в бедро. Слава богу, старый верный друг рыцарь Мартин не дал врагам добить его.
– Хватит! – Лорд Оливер Хаксли вполне резонно рассудил, что долг его выполнен, и настала пора возвращаться домой.