Горняшечка

Кеведа, Борхес, Гонгора – вот три имени, три великих испаноязычных писателя, три мужчины, соблазнивших меня еще в ранней юности и навеки сделавших горячей поклонницей пылкого и романтического испанизма в противовес отвратительному прагматизму тупоголовых америкашек и нелепой расхристанности отечественной жизни. Факультет романских языков в универе был для меня чем – то вроде скита, лекции – формой послуха. Само собой, при таком отношении к делу мои академические успехи выделяли меня на фоне других студиозусов, учившихся ни шатко, ни валко – так, скорее из чувства долга.

Распределение меня несколько разочаровало: на ранних курсах мнилась мне блестящая международная деятельность, чуть ли не ооновские или дипломатические речи, в крайнем случае – благородные и изящные переводы из Астуриаса или Кортасара. Действительность оказалась скромнее: пришлось работать в обычном патентном институте. Мало того, что скрупулезные переводы сложных технических описаний давали не слишком большой простор для воображения и стилистических изысков, вдобавок я нередко просто изнывала от безделья, ибо иберийцы настолько же бездарны в технологии и технике, насколько изобретательны в любви и изящных искусствах.

Все же тогда, частенько мучаясь, угрызаясь и даже презирая себя за убого – бескрылый стиль существования, я и представить не могла, что это самый спокойный и безмятежный период моей жизни.

Все рухнуло буквально в одночасье: грянула перестройка, разползся на лоскутки Союз, и наш патентный институт вдруг стал никому не нужен – собственно, так было всегда, но удивительное наше государство почему – то считало нужным платить нам зарплату.

Умирало все это хозяйство медленно, крайне неохотно, как бы не веря в неизбежность кончины. Какое – то время большая часть сотрудников еще ходила на работу, а кое – кто из более сообразительных хозяйственников уже активно разворовывал мебель, оргтехнику, через проходную тащили какие – то допотопные диапроекторы. Кучка энтузиастов попыталась было организовать кооператив – через пару месяцев окончательно выяснилось, что приносить доход могут только "англичане" и отчасти "немцы", остальных попросили покинуть лодку. Потом и сама лодка опрокинулась – каждый стал работать на себя.

Я совершенно не понимала, что делать. Не то, чтобы я буквально умирала с голоду – все – таки существовала мама и ее пенсия, но долг за квартиру рос с устрашающей неуклонностью. Я стала просыпаться по ночам в холодном поту, с гулко бьющимся сердцем. Я стала бояться будущего – ведь оно ничего не сулило. К тому же и мама стала проявлять признаки недовольства и раздражения: несмотря на возраст, она вела довольно интенсивную личную жизнь и дочь – нахлебница становилась все большей обузой и помехой. Пару раз в пылу спора она даже позволила себе бросить фразы типа "не умеешь ничего другого – иди на панель" и тому подобное, но, конечно же, потом страшно переживала свою бестактность.

Вот в это – то тяжкое время я и заметила в "Рекламе" объявление, которое меня сильно заинтриговало. "Состоятельная супружеская пара срочно ищет привлекательную незамужнюю горничную со знанием испанского языка. Проживание в семье. Звонить по тел... " и т. д.

В тот же вечер я набрала номер. Мелодичный женский голос на безукоризненном испанском назвал подмосковный адрес и пригласил приехать. Я выпросила у матери деньги на парикмахерскую, надела лучшее платье и на следующий день отправилась в путь.

Завидев не слишком большой, но очень ухоженный особняк, я вдруг разволновалась. Неужели удача? Хотя бы временная передышка? В что, если я им не подойду? Я почувствовала, что у меня потеют ладони. И почему перед входом стоит машина с какими – то странными номерами?

Двери открыла стройная рыжеволосая красавица с осиной талией. Меня пригласили в дом, провели в гостиную. Через пятнадцать минут все стало ясно: Коста и Теодолина Касаресы – колумбийские дипломаты, только что аккредитованные в России. Он стажировался в Гарварде, она – выпускница знаменитого Андского университета, защитила диссертацию по культиранизму, обожает Гонгору, и что меня особенно поразило – приходится внучатой племянницей самому Аурелиано Фернандесу Герра – и – Орбе! Казалось, исполняются мои самые дерзкие институтские мечты.

Еще больше поразила меня сумма, которую Касаресы, не торгуясь, предложили в качестве зарплаты. Наверное, я не смогла скрыть своей радости, потому что Тео вдруг строго подняла свой изящный палец и заметила:

– – Вы нам понравились, Мария, мы берем вас. Но учтите: дом не маленький, работы хватает, вы будете загружены целый день и потому должны будете жить здесь.

Я поспешно кивнула.

– – И еще одно условие, – продолжала Тео. – Люди мы с Костой старорежимные, из отсталой латиноамериканской страны...

Я попыталась было протестовать, но она проигнорировала мои протесты:

– – . .. и потому придерживаемся традиций в отношениях со слугами.

Меня, конечно, неприятно резануло слово "слуга", но по существу она была права – горничная это именно служанка, прислуга по – испански. Таким всегда и был ее статус в больших патриархальных семьях колумбийских латифундистов. Но что могло означать слово "старорежимные" в моем случае?

Словно бы отвечая на невысказанный вопрос, Тео сказала:

– – А это означает, что за промахи или упущения мы с мужем не станем, например, сокращать вашу зарплату, а накажем вас запросто, по – семейному. Это понятно?

– – Н – не совсем, – выдавила из себя я.

– – Ну – ну, вы же наверняка читали романы Лугонеса да и других наших писателей!

– – Да, но...

– – А кроме того, вы как и все были когда – то маленькой девочкой, которая иногда шалит, не слушается родителей и тогда – тогда вас наказывали, не так ли?

Я молча кивнула головой.

– – Вот видите! Но постарайтесь быть исполнительной, обязательной, послушной (по – испански она употребила слово "покорной") – и вы избежите наказания. Понятно?

Я судорожно сглотнула слюну. Стать служанкой в настоящем, латиноамериканском смысле этого слова! И где? В Подмосковье, в самом сердце России! Я отлично знала, что это означает – тут Теодолина была абсолютно права. Я не только читала, в своем воображении я не раз смаковала пикантные, с жестоким, чисто испанским реализмом описанные сцены. Они влекли, притягивали меня как магнит. Но идти на такое в жизни...

Мое молчание явно затянулось, и я вдруг с испугом подумала, что Тео может принять неловкую паузу за отказ. Что я буду делать без обещанной зарплаты? Как выкарабкаюсь из долгов, из нищеты? Сколько еще буду сидеть на шее у матери? И не окажусь ли действительно в конце концов просто на панели?

Поспешно, с излишней горячностью я выпалила:

– – Конечно, я согласна, сеньора! – и тут же почувствовала, что к щекам прилила горячая волна.

Теодолина едва заметно усмехнулась:

– Тогда завтра приступай к своим обязанностям, Masha!

Так начался этот необычный период в моей жизни. Поначалу работа казалась мне не особенно трудной, к тому же я быстро пала жертвой скоропостижной влюбленности – Коста, высокий, смуглый и пылкий, оказался типичным идальго. Мне кажется, я тоже нравилась ему – во всяком случае я частенько ловила на себе его темный, пылающий внутренним огнем взгляд. Естественно, я слегка опасалась, что Тео может приревновать меня к своему красавцу – мужу и это кончится плачевно. Вот почему я была удивлена, когда она словно невзначай предложила мне одеваться "не так консервативно".

– – Что вы имеете в виду, сеньора? – поинтересовалась я.

– – В доме совсем не обязательно носить трусы, – спокойно пояснила она. – В сущности, это даже не принято в тех местах, откуда мы родом. Да и грудь могла бы быть видна по – больше – она у тебя, кажется, хорошей формы!

Следующим утром я долго крутилась перед зеркалом, впервые не надев бюстгалтер и то застегивая, то расстегивая пуговки на блузке. Потом выбрала в своем довольно – таки скудном гардеробе юбку по – короче и долго стояла в раздумьи с трусиками в руке.

Из транса меня вывел колокольчик – так, по старинке подзывала меня хозяйка. Оказалось, что она расположилась в гостиной с пачкой пестрых журналов. Увидев мой новый наряд она неопределенно хмыкнула.

– – Нет, Маша, – заявила она после минутного молчания. – Это недостаточно пикантно. Придется мне самой заняться твоим нарядом. Пойдем со мной!

Я последовала за ней в комнату, которая оказалась чем – то средним между гардеробом и артистической уборной. Целую стену занимало зеркало, перед ним красовались невероятные на мой неискушенный взгляд косметические богатства. Противоположная стена была целиком отдана под всевозможные, весьма экстравагантные наряды.

Тео порылась среди вешалок и бросила мне отороченный мехом передничек, пояс с розовыми шелковыми чулками и бюстгалтер с открытыми чашечками.

– – Раздевайся! – распорядилась она. – И чтоб я больше не видела этих лохмотьев!

Я несколько замешкалась. Как – то непривычно было так вот сразу обнажаться в присутствии постороннего.

– Ну, в чем дело? – прикрикнула Тео.

Я стала робко расстегивать блузку.

– Догола, догола! – нетерпеливо подгоняла меня хозяйка.

Мне не оставалось ничего другого, как полностью раздеться. Под пристальным взглядом Тео, внимательно изучавшей мою фигуру, мне стало не по себе.

– – Превосходные природные данные, – вполголоса заметила она, – но имеется три – четыре лишних килограмма. Ничего, я приведу тебя в форму! А сейчас примерь все это.

Бюстгалтер плотными кольцами охватил мои груди и слегка приподнял их, оставив почти совсем обнаженными. Куцый передник едва прикрыл волосы на лобке, а пояс с чулками наводил на вполне определенные ассоциации. По сути, теперь я чувствовала себя даже более обнаженной, чем до этого. Я чувствовала себя легкодоступной.

– – Не хотите же вы сказать, сеньора, что я должна ходить в таком наряде, тем более, при мужчине! – воскликнула я.

– – А чем тебе не по душе это одеяние? – прищурилась Тео.

– – Но сеньора, вы же видите – передник ничего не прикрывает. А зад вообще остается голым!

– – Отчего бы ему и не быть голым? – холодно поинтересовалась Тео.

– – Но... Я ни за что в жизни не соглашусь ходить в этом! – воскликнула я.

Теодолина смотрела на меня с плохо скрываемым любопытством и это как – то сбивало с толку. Потом она выдвинула ящик одного из столиков и вынула оттуда довольно – таки массивную резиновую пластину, прикрепленную к костяной рукоятке.

– – А ведь ты не слушаешься, милая, – тихо проговорила она, легонько постукивая этим странным инструментом по ладони. – Не слушаешься!

Я как завороженная следила за ее движениями, отметив, что резина покрыта довольно сложным и глубоким узором.

– – Встань – ка вот сюда, – Тео показала на небольшое возвышение в углу, обитое темно – коричневой кожей. – Коленями!

Внезапно я поняла, что вот сейчас, сию минуту буду впервые наказана. Все во мне воспротивилось этому. Я стояла неподвижно.

– – Вижу, мы упрямимся, – тихо проговорила Тео. – Не можем преступить через самолюбие. Но мне вовсе не нужна самолюбивая служанка! Поэтому выбирай: либо ты сейчас же сделаешь, что тебе велено и нам больше никогда не придется возвращаться к этой теме, либо ты свободна. Считаю до трех. Раз. Два. Тр...

Пусть бросит в меня камень та, которой довелось оказаться перед таким выбором и устоять. Я слишком хорошо понимала, что при той баснословно высокой зарплате, которую они платят, Касаресы без труда найдут другую, гораздо более покладистую девушку.

Я подошла к возвышению и опустилась на колени...

Прямо перед собой я увидела что – то вроде столба, тоже аккуратно обшитого кожей и увешинного разными цепочками и кольцами. Тео наклонилась и ловко защелкнула стальные браслеты на моих запястьях. Такая же участь постигла и мои лодыжки. Тео что – то подтянула и я к своему великому смущению почувствовала, что непреодолимая механическая сила разводит мои ноги в стороны. Легко было представить как я сейчас выгляжу, особенно сзади! Все произошло поразительно быстро.

– – Ты была строптива, Маша, а горничная не имеет права быть строптивой, – назидательно проговорила Тео. – Единственная цель и смысл существования горничной – удовлетворять желания хозяев. Сейчас ты будешь наказана. Тебе понятно, за что?

– – Да, – выдавила я из себя.

– – Для первого раза я хотела дать тебе только пять шлепков, – продолжала Тео. – Но когда я приказала тебе встать в нужную позу, ты не сразу послушалась меня. Поэтому я удваиваю порцию. Понятно?

– – Да!

– – Ты должна сама выкликать удары – если ты собьешься в счете или я хлестну раньше, чем ты произнесешь очередную цифру – удар не будет засчитан. Это ясно?

– – Ясно, – машинально пробормотала я.

Повисла пауза. В голове у меня был полнейший хаос.

Вдруг Тео размахнулась и, нисколько не сдерживая руку, опустила свое орудие на мои ягодицы. Раздался оглушительный шлепок и лишь через несколько мгновений до моего сознания докатилась жгучая боль.

– – Раз! – машинально выкрикнула я.

Тео звонко рассмеялась:

– – Ты опоздала, милая. Этот не засчитан!

С ужасом я увидела, что она снова поднимает карающую длань.

– – Раз! – торопливо крикнула я.

Хлясть! – резиновая пластина тяжело опустилась на мои половинки.

– Два!

Хлясть! – снова отозвалось ужасное орудие.

– Три! Четыре! Пять!

Было что – то глубоко унижающее в том, что мне самой приходилось накликать на себя удары. Сознание противилось этому самонаказанию, ягодицы пылали, я чувствовала, что готова на все, лишь бы дать им хоть минутную передышку.

Вероятно, именно эта мысль меня и подвела. Перед седьмым шлепком я замешкалась, подсознательно стараясь оттянуть ужасный момент, и он грянул – совершенно впустую! Я страшно разозлилась сама на себя – и невольно пропустила еще один мощный шлепок, заставивший меня буквально заскулись от боли и унижения. Мой зад уже почти онемел, но на сей раз проклятая резина плотно приложилась к одному из самых чувствительных для каждой женщины мест. Отчаянно боясь опаздать и на этот раз, я крикнула:

– – Семь! – и замерла в ожидании удара.

Но его все не было и не было. Испуганно, недоуменно я обернулась.

За моей спиной стояла Тео и спокойно улыбалась:

– – Осталось всего четыре. Передохнем? Пусть бедная попка пока вернет себе чувствительность.

Ждать продолжения было мучительно, тем более, что одновременно я испытывала острый приступ похоти и стыда. Казалось, Тео отлично понимала, что я переживаю.

– – Так и кажется, что самолюбие кроется именно в попке, – со смешком заметила она. – Если хорошенько поработать, его можно выбить за пять минут.

Она была права: сейчас во мне не было ни грана самолюбия. Было лишь сладострастие униженности, какое – то странное желание пасть еще ниже.

– – Стегни меня! – попросила я, мучительно стыдясь своего желания. – Стегни между ног!

Тео хихикнула и не двинулась с места.

– Ну стегни же! Хлестни! – яростно закричала я, максимально прогибаясь, буквально выворачиваясь наизнанку. Не сомневаюсь, что в этот момент мои набухшие половые губы являли собой весьма аппетитную мишень.

Тео поднялась и голой ладонью влепила звонкую оплеуху этому ждуще приоткрытому ротику. Потом еще и еще.

Я даже и не пыталась уклоняться от ударов, наоборот – покорно принимала заслуженное наказание. Во мне словно прорвался давно назреваший нарыв. Это было какое – то очищение.

Наконец, град шлепков иссяк. Ягодицы и ляжки нестерпимо горели, но гениталии, как ни странно, сохранили повышенную чувствительность. Я пребывала в состоянии эйфории и перевозбуждения. Кажется, мое состояние передалось и Тео. Она опустилась рядом со мной на пол и страстно ласкала пальчиками вход, проникая все глубже и глубже, вводя несколько пальцев, ладонь, потом всю руку... Никогда еще не было у меня такого ощущения наполненности, растянутости, натянутости – словно перчатка. Меня вдруг потряс мощнейший оргазм, я почти потеряла сознание, белая вспышка ослепила меня. Ничего подобного я не переживала никогда в жизни.

Придя в себя, я обнаружила себя уже развязанной, лежащей на полу, а Теодолина сидела рядом и поглаживала меня, приговаривая:

– – Ну вот и хорошо, вот и прекрасно! Из тебя получится просто замечательная горничная. А теперь за работу, милая!

Я встала, покорно натянула пояс, чулки, бюстгалтер, передник – и пошла заниматься домашними делами, ощущая каждое движение воздуха пылающими ягодицами. Роскошные зеркала бесстрастно отражали впечатавшийся в них богатый узор...

Невольно я полагала, что преодолев мое первое сопротивление Тео станет наказывать меня при каждом удобном и неудобном случае, просто для собственного удовольствия, однако ничего подобного не произошло – она действительно рассматривала меня как ничего не значащую служанку, так сказать, одушевленное орудие домашнего труда. Кары разного рода были всего лишь удобным способом регулировать мои рабочие характеристики. Так дрессируют собаку, о

бъезжают лошадь – она не видела во мне личности, и мне казалось невероятно унизительным именно то, что никто не старался меня унизить специально. Еще ужаснее было чувствовать такое отношение со стороны лощеного выпускника Гарварда. Я прислуживала чете за ужином или завтраком в своем предельно откровенном наряде и видела, что хотя Косту в какой – то степени интересуют мои стати, ему лень даже протянуть руку, чтобы взяться за них. Ну можно ли сильнее уязвить самолюбие юной женщины с отличной фигурой? Оказалось – можно! Для этого еще требуется, чтобы в глазах мужчины читалась безмятежная уверенность: это мне и так принадлежит в любой момент!

Оставшись одна, в своей комнате я часами анализировала свои ощущения, пытаясь разобраться, действительно ли они хотят меня унизить и наслаждаются моим унижением, либо же это все мои совковые домыслы, так сказать, комплексы самолюбивой букашки. Я не могла понять, как можно с одной стороны ни разу не повысить на меня голос, обращаться на изысканно – вежливом кастильском наречии, а с другой – без малейших колебаний, с полным сознанием правоты наказывать как какую – нибудь рабыню. Ситуация казалась настолько необычной и так захватывала меня, что частенько я наблюдала за собой как бы со стороны и это оказывало благотворное воздействие на мою психику. Короче говоря, мне было не только унизительно, стыдно, позорно – но и безумно интересно.

Теодолина никогда не бросала слов на ветер: у Касаресов должна была быть горничная с идеальной фигурой, поэтому каждое утро мне приходилось заниматься интенсивной гимнастикой под ее строгим присмотром. Это была настоящая работа, с меня сходило семь потов и все упражнения я должна была делать нагишом – опять же, вовсе не для того, чтобы я чувствовала свою униженность или возбуждение, в просто из соображений удобства: так Тео могла лучше оценить ход и результаты занятий, так ей было проще стимулировать мое усердие длинным дрессировочным хлыстиком. Нет, нет, она им никогда не злоупотребляла, но не спускала мне и малейшей недоработки или небрежности. Стоило чуть замешкаться, едва заметно сбросить темп – и обнаженное тело тут же настигал жалящий укус, причем Тео даже не приходилось для этого подниматься из шезлонга – хлыст настигал меня в любом углу небольшого тренировочного зала. Конечно, было безумно унизительно мчаться по кругу, высоко, словно цирковая лошадь, поднимая колени и все время страшась хлесткого удара сзади по ляжкам, но в том ли состояла цель Тео, чтобы вызвать во мне это чувство униженности? Или это был самый короткий путь к идеальным пропорциям? Мои внешние данные действительно быстро улучшались – каждый вечер я изучала себя в зеркале. Я даже не была уверена, портят ли мое тело короткие розовые полоски, оставленные хлыстом – или они делают его более пикантным и возбуждающим? К тому же они так быстро сходили...

По выходным, если не было срочной работы, Касаресы любили поваляться в супружеской постели. Тогда я самостоятельно занималась домашними делами, стараясь их не беспокоить.

Однажды меня призвал в спальню звоночек Тео. Супруги явно только что завершили грандиозную любовную битву: Тео лежала на спине широко раскинув ноги с блаженно – сытым выражением на лице, смуглая, густо покрытая курчавыми волосками грудь Косты лоснилась от пота и он тяжело дышал.

– – Принеси полотенце и оботри нас! – распорядилась Тео.

К этому времени я уже слишком хорошо усвоила, что приказы хозяйки не обсуждаются, их следует выполнять – и мгновенно. Подавив смущение, я вернулась в спальню с полотенцем и наклонилась над Тео – конечно, это получилось инстинктивно: я никогда не решилась бы начать с Косты.

Хозяйка действительно была вся мокрой. Тщательно протирая ее роскошное тело, я почувствовала, что нежное трение ткани слегка возбуждает ее, увидела затвердевшие соски. Коста лениво, из – под полуопущенных век наблюдал за моей работой. Стараясь не обращать на него внимания, я добралась, наконец, и до густой растительности на лобке Тео. Там, в темной глубине влага буквально хлюпала. Я осторожно промокала это озерцо, боясь причинить неудобство, неловко тронуть перетруженную нежную плоть.

– – Ну хватит, – распорядилась Тео, – сколько можно елозить? Протри ему тоже!

Сама не своя от смущения, я стала нежно вытирать превосходно вылепленную грудь и плечи мужчины, расслабленно лежавшего передо мной совершенно обнаженным. Мои руки с полотенцем долго в нерешительности кружили вокруг самого главного места, я даже не решалась взглянуть туда, однако я знала, что мне следует как можно быстрее перебороть свое смущение и, собравшись с духом, я все – таки взялась за... за то удивительное, что есть у каждого мужчины.

Довольно быстро темный член Косты стал поднимать голову, потом твердеть и расти в высоту.

Теодолина хихикнула:

– – Маша, пососи – как ему!

Я не поверила своим ушам: как, жена хочет, чтобы я ласкала мужа у нее на глазах? Да еще таким интимным образом?

– – Ну, мне долго ждать? – лениво поинтересовался Коста.

Я поняла, что не ослышалась, быстро наклонилась и неумело коснулась губами горячей, твердеющей плоти.

– – Святая Мадонна, да ты неумеха! – с досадой воскликнула Тео.

– – Так научи ее, – откликнулся Коста.

– – Забирайся – ка на кровать, милая, – распорядилась Тео. – Встань на колени над Костой и повернись ко мне тем местом, без которого не идет никакое учение.

Я послушно встала к ней задом, прекрасно понимая, что сейчас воспоследует.

– – Обхвати губами головку! Вот так. Теперь – быстрые круговые движения язычком. Ну, нежнее, легче! Еще! Одновременно двигайся вверх – вниз! Как у нее получается, Коста?

– – Не особенно! – лениво отозвался супруг.

Он был абсолютно прав: согласованно производить три разноплановых движения одновременно я была совершенно неспособна. Тео, видимо, так не считала. Взяв с ночного столика толстую целлулоидную линейку, она чувствительно щелкнула меня прямо по гениталиям:

– – Старайся, Маша!

Я невольно дернулась, но тут же выровняла ритм движений.

– – Жахни ей еще, очень хорошо дергается! – рассмеялся Коста. – Тут ее учить не надо!

Линейка тут же снова опустилась на мои губки. Я попыталась было сжать ляжки, но Тео грозно прикрикнула на меня и я тут же послушно развела их в стороны.

– – Развернись под правую руку! – потребовала Тео.

И я поняла, что предстоящее неизбежно. Линейка снова свистнула в воздухе, затем еще и еще, и каждый раз я получала словно удар электрическим током.

– – Сильнее и чаще! – бросил Коста. Он начинал тяжело дышать. – Врежь ей, врежь еще!

Самым трудным было угодить одновременно обоим: интенсивно работать губами и языком и послушно держать мишень так, чтобы Тео было удобно. Неважно, что мишенью было столь чувствительное место, неважно, что он уже буквально горело...

Неожиданно я поняла, что в звуки ударов вкрались какие – то новые обертоны. Очевидно, их уловил и Коста.

– – Что там хлюпает? – недовольно поинтересовался он.

– – Маша потекла! – деловито пояснила Тео.

Только тут я осознала, что пребываю в предельном возбуждении и вот – вот кончу, а моя вагина настолько переполнена влагой, что из – под линейки в стороны разлетаются брызги. Я еще успела подумать: что же это за наказание, если оно меня так возбуждает? И тут же поняла свою обычную ошибку: да нет тут никакого наказания, просто Касаресы обнаружили новый механизм удовольствий и запускают его самым простым и эффективным способом – точными ударами линейкой!

В этот момент Коста оттолкнул мое лицо рукой:

– – Тео, давай!

Супруга мгновенно вскочила верхом на поднятый мною жезл и началась бешеная скачка. Я стояла рядом и чуть не плакала от злости, обиды, неудовлетворенного сладострастия: они меня просто использовали как секс – игрушку и тут же выкинули! Они до такой степени не видят во мне личности, что нисколько не стесняются сношаться прямо на моих глазах!

Скачка, наконец – то, подошла к концу. Тео вскрикнула и завалилась набок, Коста тяжко дышал, расслабляясь.

Хозяйка взглянула на меня:

– – Ну что стоишь? Подрочись, ты же вся мокрая!

Кажется, с ее точки зрения это был акт сочувствия и гуманности. Но как мне было принять его? Я беспомощно топталась перед огромной супружеской кроватью.

– – Я сказала – дрочись! – уже с легким нетерпением в голосе повторила Тео.

– – Я... Я не умею!

– – Подойди – ка сюда! – поманил меня пальцем Коста. – Раздвинь губы! Шире! Еше! Вот так и держи.

Я стояла в нелепой позе на широко расставленных ногах, с пальцами, предупредительно разводящими влажные половые губы, и покорно ждала, пока он нашаривал в ящике ночного столика и извлекал оттуда небольшой пластмассовый приборчик на ремешках, а затем ловким движением ввел его мне в вагину, одновременно застегнув на моих бедрах крепления. Включив устройство, он назидательно заметил:

– – Те, кто не умеет, должны тренироваться. Снять этот вибратор ты можешь только с моего разрешения! А теперь – марш, иди работать!

Здесь, я думаю, не место описывать многочисленные, неостановимые, изнурительные оргазмы, настигавшие меня в тот день в самых неподходящих местах и в самое неудобное время, но во всяком случае я поняла, что хлыст или линейка – вовсе не самые сильные орудия наказания, и что нет ничего сложнее, чем разливать кофе по маленьким фарфоровым чашечкам в преддверии очередной кульминации.

Моя работа в доме Касаресов шла обычным порядком, лишь иногда перемежаясь мелкими инцидентами. Однако один из них поставил меня в довольно – таки щекотливое положение.

Коста нередко засиживался на службе допоздна, и тогда Теодолина укладывалась спать одна, в мои же обязанности входило встретить господина внизу, приготовить, если это необходимо, чашку чая или коктейль, возможно – даже помочь раздеться, если дипломат вернулся с приема, на котором предавался обильным возлияниям. В общем, ничего особенного, рутинные обязанности каждой служанки.

Однажды поздно ночью (фактически – уже под утро) Коста вернулся в особенно хорошем располажении духа и, разумеется, слегка под шафе. Я с трудом выпростала его из длинного плаща, потом долго разматывала шарф. Почти физически я ощутила, что в его нетрезвых мозгах что – то щелкнуло. Не удостаивая меня даже членораздельной речи, он небрежным жестом приказал мне наклониться и широко раздвинуть ноги, затем стал медленно, негнущимися пальцами расстегивать ширинку.

Я с трепетом ожидала продолжения.

Не то, чтобы я так уж возражала против близости с блестящим дипломатом, скорее даже я желала ее, мне он нравился как мужчина, восхищал как интеллектуал, но быть взятой таким образом, походя, как какая – нибудь дешевая девка? С другой стороны, можно ли было оказать сопротивление и не быть на следующий же день выброшенной на улицу? Вряд ли, ох, вряд ли...

Пока я размышляла, Коста вонзил. Ни ласк, ни предварительных игр – счастье еще, что сама по себе ситуация меня сильно возбудила и я была уже мокрой. Он двигался быстрыми, короткими толчками, перемежая их медленными протяжками – явно старался сбросить накопившееся на очередном коктейль – вечере сексуальное напряжение и только. Я терпеливо стояла, ожидая, пока он насытится. Что – то не получалось, он стал раздражаться. Двумя пальцами он постучал по моему крупу. Я обернулась.

– – Двигай тазом, дуреха! – прикрикнул он.

Я стала извиваться под ним, возможно, слишком сильно – член пару раз выскочил из переувлажненного влагалища.

– – Ослица! – прошипел Коста. – И работай влагалищем!

Я пыталась массировать его член как могла, но опыта не хватало, и я со страхом чувствовала, что он постепенно раздражается все больше.

– – Разведи ягодицы, дура! – грубо приказал он.

Я поспешно выполнила приказание.

– – Шире! Шире! – требовал Коста.

Я растянула половинки в стороны изо всех сил.

Он удовлетворенно хмыкнул, прицелился – и вонзился во вторую дырочку. Меня трахали в попу! Эта мысль обжигала стыдом, я была убеждена, что подобное мужчины проделывают только с проститутками. С другой стороны, я была сама виновата, что не смогла удовлетворить требования избалованного колумбийца с помощью более приспособленного для занятий сексом органа, и Коста вынужден был воспользоваться более тугим отверстием.

Пока я предавалась своим обычным размышлениям, Коста вышел на финишную прямую: толчки становились все стремительнее и глубже, член все настойчивее и тверже, да и мое собственное возбуждение нарастало – попка оказалась весьма многообещающим местом. Я уже почти добралась до вершины, когда в заднем проходе у меня взорвался маленький теплый фонтанчик, и Коста быстрым движением извлек свой постепенно успокивающийся инструмент. Я буквально не могла поверить в такое невезение и тупо продолжала стоять с широко разведенными половинками, надеясь на чудо.

Но чуда не произошло.

– – Долго так будешь стоять, дуреха? Захлопнись! – хохотнул удовлетворенный Коста и ловко щелкнул меня по самой дырочке. Это было так унизительно и обидно, что я чуть не разревелась...

Собственно, и это можно было бы пережить – я уже научилась снимать напряжение, отчаянно мастурбируя по ночам в своей маленькой комнатке, если бы на следующее утро Теодолина за общим завтраком словно бы невзначай не задала мне вопрос:

– – Маша, мой муж еще не пытался иметь тебя, а?

Ситуация создавалась угрожающая. Я попыталась тянуть время, чтобы посмотреть на реакцию самого Косты, но его тренированное лицо завзятого игрока в покер оставалось безмятежно – спокойным. Признаться, что он овладел мною накануне? А что, если я его выдам и он разозлится? Скрыть правду? А если он давно уже рассказал жене о своей шалости, и она тут же уличит меня в неискренности? Я хорошо знала, что жестче всего Тео наказывает за ложь...

– – Ээ... Ммм..., – невразумительно мычала я, делая вид, что занята сервировкой. Тео спокойно ожидала ответа. Невольно я посмотрела на ее сильные загорелые руки, покоящиеся на белой скатерти, и как – то интуитивно мне стало ясно, что она при всей своей раскрепощенности ни за что не простит мне нашего с Костой ночного, неподконтрольного флирта, а просто жестоко выдерет меня и выбросит на улицу. Не видя лучшего выхода, я нарочито неловким движением смахнула на стол кофейную чашечку.

– – Ах! – воскликнула Теодолина. – Семейный фарфор!

Я бросилась на колени собирать осколки, всей кожей ощущая обжигающий взгляд Тео. Мои высовывающиеся из – под скатерти голые ягодицы буквально взывали к немедленному возмездию, я даже специально развела ляжки и прогнулась, чтобы они аппетитно разошлись.

– – Я принесу, дорогая, – услышала я из – под стола спокойный баритон Косты, а затем его удаляющиеся шаги.

– – Те, что по – длиннее! – крикнула ему вслед Теодолина, жестко ставя ножку мне на круп.

Я прекрасно знала, что она имеет в виду: Коста должен был принести пучок синтетических розог большего размера! Еще несколько секунд мучительного ожидания, шуршание разворачиваемой бумаги – и первый обжигающий удар. О, по – видимому семейный фарфор действительно был дорог сердцу Тео: такой порки я еще не получала. Меня секли безжалостно, с оттяжкой, намеренно доставая в самые нежные места и не позволяя ни на иоту изменить позу. Мой зад быстро покрывался розовым узором, я прогибалась, напрягала мышцы ног, скулила, но не смела скрыться под столом, хорошо зная, что это только продлит выволочку.

Внезапно зазвонил телефон. Тео взяла трубку и по ее ответам я поняла, что она разговаривает с одной из своих подруг.

– – Что? Да, немного занята. Нет, секу горничную. Эта идиотка умудрилась разбить чашку из того сервиза. Чем? Нет, естественно, по голой! Конечно, стоит как миленькая – знает, что виновата. Поучаствовать? Отчего же нет, это надолго! Только прихвати что – нибудь свеженькое. Нет, розги есть. Крапива? Конечно, подойдет. Жду!

Она вернулась к столу и на мои покорно подставленные половинки снова со свистом опустились розги.

Мне хорошо было видно под столом, что Косту сильно возбудила ситуация и вид моего исполосованного крупа, который отражался в зеркале.

– – Пусть эта скотинка пососет мне! – внезапно предложил он.

– – Маша, ты слышала, что сказано? – мгновенно отозвалась Тео.

– – И секи больше между ягодиц, по дырочке! И между ног! – подсказал Коста. – Чтобы она лучше потом прочувствовала крапивку!

Мне казалось, что вместо того, чтобы целовать член этого предателя, я просто откушу его! Да, теперь я знала, что ждет меня: иссеченный зад и гениталии будут исхлестаны еще и крапивой, причем в экзекуции будет участвовать не только чета Касаресов, но и их изобретательная гостья. Я представляла, что это будут за жгучие ощущения, но в то же время я испытывала и чувство триумфа: мне все же удалось одержать дипломатическую победу над своей хозяйкой, ловко отвлечь ее внимание от опасной темы, сохранить за собой место. Я понимала, что именно сегодня свершился психологический перелом – теперь я смогу здесь удержаться. И хотя впереди меня ждали и приставания Косты, и очередные наказания Тео, и изощренные игры с ее подругами, я чувствовала себя почти счастливой под обжигающими розгами.