Дембельский альбом. Часть 10

Трахать в зад – дело не хитрое, и секунд через двадцать – тридцать Эдик входит в комфортный ему ритм: нависая надо мной, он двигает бедрами сильно, почти размашисто, так что, упираясь ногами ему в плечи, я невольно дёргаюсь – сотрясаюсь от каждого его толчка... видимо, это его индивидуальный стиль, – думаю я, закрывая глаза... мой персональный водитель... – думаю я... какая чушь... – думаю я, – персональным водителем он будет в понедельник, когда повезёт меня в офис, а сегодня... сегодня он – Эдик... просто Эдик... и сегодня... и завтра... ощущение скользящего внутри члена доставляет мне удовольствие, и я, сотрясаясь от размашистых толчков, уже не думаю ни о чём – я блаженствую и душой, и телом... кончает Эдик с коротким непроизвольным стоном, содрогаясь всем телом, и в тот миг, когда он кончает, я смотрю ему в глаза: подав зад чуть вверх, в зыбком лунном свете я отчетливо вижу, как в совершенно потемневших зрачках Эдика огненной лавой плавится тысячелетний жар неподдельного наслаждения...

Потом Эдика трахаю я, причем я прошу его стать ко мне задом – я хочу сегодня любить его сзади... стоя на расставленных коленях, он послушно наклоняется – упирается щекой в мягкий ворс клетчатого покрывала, отчего его попка широко распахивается, разъезжается круглыми половинками в стороны... трахая меня, Эдик малость вспотел, так что волосы, обрамляющие туго сжатую дырочку, лежат по кругу угольно блестящими влажными колечками, – обалденная попка, к которой мне хочется прижаться щекой... или губами... с вожделением глядя на попку Эдика, я неспешно втираю гель в головку своего члена... кто мы в этой жизни? – пилигримы... среди прочих пейзажей, которые можно видеть из окна моей спальни, есть такой: залитое солнцем море песка, и вдалеке, почти у самого горизонта, медленно двигается по бескрайней песочной пустыне караван верблюдов... приготовив для кайфа – для путешествия – член, я неспешно смазываю указательным пальцем стиснутый Эдиков вход, и уже одно это доставляет мне ощутимое удовольствие, – мышцы сфинктера от соприкосновения с моим пальцем конвульсивно сокращаются, сжимаются, и я, играя пальцем с бледно – коричневым маленьким кружочком, невольно ловлю себя на мысли, что всё это уже не просто секс, а это... я люблю этого парня, и меня эта мысль и радует, и пугает – одновременно... Я вхожу в Эдика медленно – углубляюсь в жаркую глубину его тела неспешно, постепенно, смакуя каждый миллиметр... член у меня ничуть не меньше, чем у Эдика, так что миллиметров получается много... а потом я Эдика с наслаждением трахаю – я сладко ебу его в очко, как ебал я Серёгу, Валерку, Толика, Васю... но тогда мы были упоительно молоды и оттого напористо торопливы, а теперь мне спешить совершенно некуда: сжимая в ладонях бёдра Эдика – ритмично раскачивая его треугольником сложенное тело взад – вперёд, я размеренными толчками – тычками насаживаю, натягиваю, надеваю вкусно распахнутую попу на свой колом торчащий член... ах, какой это кайф! Какой это сладостный, упоительный кайф – любить парня, который тебе по душе... и лишь когда я ощущаю, как стремительно и потому уже абсолютно неуправляемо, неостановимо подступает последний миг блаженства – последний аккорд этой лунной мелодии – я, наваливаясь на Эдика, одномоментно подминая его под себя, с силой вдавливаюсь, вжимаюсь в его ничком распростёртое тело телом своим, сладко содрогающимся от оргазма... да, Эдик, да! Пару раз именно так, сзади, я когда – то трахал – любил, а потом наполнял спермой твоего будущего отца – своего сослуживца Васю...

После секса, как это бывает всегда, Эдик сразу уходит в душ, – прихватив с собой шорты и использованные салфетки, он бесшумно исчезает из спальни, а я, чувствуя в теле приятную опустошенность, устало иду на кухню... к чёрту мартини! – я открываю бутылку водки, наливаю водку в рюмку, приготовленную для Эдика, залпом пью и, не закусывая, тут же закуриваю... только теперь, оставшись один, я в полную меру осознаю, каким причудливым образом совершенно неожиданно – непредсказуемо! – переплелось в моей жизни прошлое и настоящее... и ещё я думаю о том, что отношение моё к Эдику сегодня явно вышло за пределы устоявшегося сексуального партнёрства, когда я на вполне законных правах старшего по возрасту и шефа по положению сексуально имел Эдика в одностороннем порядке... чёрт! Как же это всё оказалось неожиданно... и неожиданно, и совершенно непредсказуемо!

Эдик входит на кухню минут через двадцать – в махровом халате, который, как мне кажется, не скрадывает, а ещё больше подчёркивает стройность его фигуры... я смотрю на Эдика, невольно любуясь им: этот улыбчивый и вместе с тем немногословный парень – мой персональный водитель... парень – водитель, которого, кажется, я уже люблю... чёрт, как же всё это неожиданно!

– Выпьешь? – спрашиваю я, показывая глазами на стоящую на столе бутылку водки.

– Спасибо, Виталий Аркадьевич, но пить на ночь... зачем? – отзывается Эдик, подходя к столу. – Пить на ночь я не хочу, а пару бутербродов съем...

Я бы мог сейчас заказать ужин из ресторана, и через двадцать минут его привезли бы, но я прекрасно знаю, что говорить об этом бесполезно, – Эдик от такого предложения категорически откажется... кажется, он делает всё для того, чтоб, послушно отдаваясь мне в постели, вместе с тем не перешагнуть какую – то значимую для него границу в наших отношениях, – беспрекословно отдаваясь мне в постели, он в то же время словно умышленно держит себя на расстоянии от меня... почему?

– Эдик, – говорю я, глядя, как он ест бутерброд, – скажи мне... только скажи мне честно...

– Виталий Аркадьевич, вы же знаете, что я никогда вам не вру, – спокойно говорит Эдик, глядя мне в глаза, и это действительно так – я это знаю.

– И тем не менее... – говорю я. – Скажи: зачем тебе это всё нужно?

– Что именно? – Эдик не перестаёт жевать бутерброд, но я вижу, как выражение его лица неуловимо меняется... когда человек тебе не безразличен, то обостряется взгляд, на него направленный, и ты начинаешь видеть – слышать малейшие изменения в интонациях голоса, в выражении лица.

– Секс со мной, – говорю я. – Я научился этому в армии, но там мы все были оторваны от женского пола, а нам, между тем, было по девятнадцать – двадцать лет, и иной раз так хотелось обычного человеческого тепла, что поневоле кто – то к кому – то тянулся... словом, это понятно! Но ты сейчас не в ситуации изоляции от женского пола, и у тебя есть девушка... у тебя есть Юля, которая, если я не ошибаюсь, тебя любит и которую, как могу я судить по твоим скупым репликам, любишь ты... так ведь? Я прав?

– Да, – Эдик, глядя мне в глаза, кивает головой.

Трахнув Эдика в первый раз, попытавшись дать ему за секс пусть небольшое, но вполне адекватное вознаграждение, я тогда на свой такой же вопрос получил в ответ вопрос про бананы, и с тех пор я ни разу не заводил разговор о мотивах, которыми Эдик руководствуется, не отказавшись и дальше подставлять мне свой зад, – сам для себя я решил, что Эдик таким тривиальным образом реализует свою бисексуальную сущность, и потому разговоров о сексе у нас никогда не возникало... не было таких разговоров, потому что мне было, в принципе, вполне достаточно того, что Эдик безотказен, что, ложась со мной в постель, он неизменно искренен, то есть достаточно страстен и отзывчив на все мои руководящие ласки. Но сегодня... сегодня я хочу говорить об этом! Я хочу услышать от Эдика, почему же всё – таки он со мной трахается...

– Да, –

повторяю я вслед за Эдиком. – Ты любишь Юлю... следовательно, ты не гей – в том смысле, что в сексе женщины для тебя значимы не менее, чем мужчины... а может быть, даже более... так?

– Виталий Аркадьевич! – Эдик, переставая есть бутерброд, чуть заметно улыбается. – О каких мужчинах вы говорите? Вы были первым, с кем я это сделал... и с тех пор я это делаю только с вами. У меня нет никаких позывов делать это же самое с кем – то другим... ну, то есть, не возникает желание делать что – то такое с другими парнями, как это делают геи – парни, сексуально ориентированные на парней.

– Вот! Потому я испрашиваю тебя: зачем тебе нужен такой секс, если каких – то позывов, как ты сам говоришь, к сексу такому ты не испытываешь?

Говоря это, я с видимым простодушием смотрю Эдику в глаза, скрывая под выражением банального любопытства свой самый живейший – неподдельный – интерес... что я хочу от Эдика услышать? Какого объяснения... нет, какого откровения втайне жаждет от Эдика моя душа? Чтоб он сказал мне сейчас, что он меня любит? Но это будет неправдой, и потому он так не скажет – он действительно мне никогда не врёт... это будет неправда, и вместе с тем в глубине моей не зачерствевшей от бизнеса души теплится смутная надежда: а вдруг?. . Меня никогда и никто не любил по – настоящему – так, как об этом пишут в книгах... вот ведь какой парадокс! Первый свой секс с Димой К. я осуществил не потому, что был в Диму влюблен, а потому, что мне было 18 лет и я, как всякий пацан в таком возрасте, хотел именно секса – практически ежедневно я мастурбировал, возвращаясь домой из школы, или занимался этим перед сном, с равным успехом воображая то одноклассниц, то одноклассников, – будучи подростком, я сладострастно дрочил, воображая себя то с девчонками, то с пацанами, так что какая – то предрасположенность к однополому сексу была у меня, видимо, изначально... всё случилось в подвале нашего дома апрельским вечером – случилось это на сложенных на песке необструганных досках, которые Дима К. предварительно застелил принесённым из дома покрывалом, – он натянул меня, а я это сделал с ним... было и больно, и кайфово – одновременно! И хотя этот Дима К., с кем я впервые вкусил – познал сладость реального секса, был парнем вполне симпатичным и мне приятным, какой – то особой любви у нас не было ни изначально, ни потом – в основе нашего сексуального партнёрства было чисто физическое желание... по – весеннему шумящее, жаркое и жадное, безоглядно молодое желание, – однажды попробовав – испытав, мы потом ещё не раз и не два с наслаждением трахали друг друга и в зад, и в рот, но каждый раз всё это случалось – происходило не по причине каких – то романтических чувств, а на волне совершенно естественного взаимного тяготения, обусловленного томлением стремительно взрослеющий – набирающей обороты – сексуальности... потом – до армии – было ещё несколько пацанов примерно моего возраста, которых с успехом натягивал я и которые с не меньшим успехом натягивали меня, и снова – это была не любовь, а это было молодое сексуальное желание, требующее естественной реализации... потом была армия, где Толик, Серёга, Валерка и Вася – все нормальные пацаны! – скрасили мою и свою службу упоительным сексом... собственно, благодаря им, этим четверым парням – сослуживцам, армия в моей памяти навсегда осталась чем – то напористо молодым, безоглядно беспечным, волнующе радостным, так что я до сих пор, всматриваясь в годы службы – в "семьсот тридцать дней в сапогах", с чувством неизменной внутренней теплоты вспоминаю свою армейскую юность... как, например, это случилось сегодня, – и хотя секс, осуществляемый с пацанами в армии, был почему – то на порядок острее, а само удовольствие от армейского секса воспринималось сильнее и глубже, тем не менее ни с одним из четверых парней – партнёров у меня не случилось той безумной взаимной любви, о которой в тематических повествованиях, размещаемых на тематических сайтах, пишут те, кто оказался в этом смысле счастливее меня... безумно влюбился я уже в институте, куда поступил я после службы в армии, – я влюбился, втрескался, втюрился на первом курсе в пацана – однокурсника, который поступил в институт сразу же после школы, то есть был почти на три года младше меня... да, я знаю, что такое любовь, – это было похоже на безумие, на болезнь, потому как все мысли мои были только о нём, об этом парне, но у меня с ним ничего не было... да, собственно, и не могло ничего быть – по целому ряду причин, имевших как субъективный, так и объективный характер, – я тогда прошел буквально по краю... а потому – что теперь об этом вспоминать? Я женился – и несколько лет никакого однополого секса у меня не было вообще... "и нашел я, что горче смерти женщина" – говорит мудрый Екклесиаст, но я сейчас не об этом, я о другом... я о любви: любила ли меня моя первая жена? Теперь я думаю, что нет, а тогда... тогда мне казалось, что она меня любит, – потому я, собственно, и женился... женился, потом развёлся... а как развёлся, так сразу же окунулся с головой в сладкий омут однополого секса... секс доставлял удовольствие, приносил удовлетворение, но любви – такой любви, о которой пишут на тематических сайтах – у меня не было... я снова женился, но так было нужно – для места под солнцем, и эта вторая женитьба мне уже нисколько не мешала параллельно иметь секс с парнями... перефразируя известную персидскую поговорку, можно сказать о такой параллельной жизни так: "Женщины – для видимости, парни – для удовольствия"... но разве в мире двойных стандартов я, балансирующий между видимостью и подлинностью, такой один – единственный – неповторимый? В мире искусства, бизнеса или политики таких пассажиров, как я, море... не капля в море, а море в океане... море в океане – это очень даже немало на планете по имени Секс... парни – для удовольствия, и удовольствию этому столько же лет, сколько существуют на земле мужчины, – это было, это есть, и это будет всегда... другое дело, что все живут в своё время, а времена, как известно, бывают разные, и времена эти не выбирают, – я люблю парней, но никто не знает о моей параллельной жизни: однополому сексу, как правило, я предавался в других городах или даже в других странах, причем секс этот был с моей стороны всегда анонимен, так что ни о какой любви здесь говорить тоже не приходится... Теперь жена с дочерью больше живут в Америке, а у меня здесь солидный бизнес, завязанный на европейских партнёрах, и я, соответственно, редко бываю в Америке – нечего мне там делать... но я говорю сейчас не об этом – я говорю о любви... точнее, я думаю о том, что меня никто никогда не любил – не любил меня так, как когда – то любил я сам своего однокурсника... и вот – этот вечер: жена моя где – то за тысячи километров, а у меня на кухне сидит мой водитель Эдик – молодой симпатичный парень в тёмно – синем махровом халате, под которым спрятана – скрыта обалденная попка... впрочем, разве всё дело исключительно в этом – разве всё дело в одной только попке?. . Я смотрю на Эдика, и в душе моей теплится робкая надежда: а вдруг?

– Виталий Аркадьевич, – говорит Эдик, и я снова вижу, как, отвечая на мой вопрос, он тщательно подбирает слова, как он это делает всегда, когда что – то пытается понять сам. – Вы спросили меня, зачем мне всё это нужно... – Эдик делает паузу – он вопрошающе смотрит мне в глаза. – Виталий Аркадьевич, я не знаю... на самом деле не знаю, как мне ответить на ваш вопрос... то есть, я не знаю сам, зачем мне всё это... наверное – и даже наверняка – я могу обойтись без этого, но... мне нравится это делать – и я это делаю... с вами делаю...