Обновление смыслов. Часть 10

– Бля, кайф конкретный... с пацаном, бля, в рот – ничуть не хуже, чем с биксой! – нарушая молчание, проговорил Архип; у Андрюхи Архипова была привычка особо не скрывать свои истинные чувства – эмоции. – Ты, Саня, как? Нормально?

– В смысле? – переспросил – уточнил Баклан, у которого, наоборот, была привычка уточнять и переспрашивать, чтоб таким образом либо вынуждать собеседника говорить яснее – определеннее, либо самому иметь возможность для формулирования своего ответа.

– В том смысле, что с пацаном это делать – в кайф... или ты, может, думаешь по – другому? Мне ж интересно знать, что думаешь ты...

Баклан думал так же, как думал Архип... но что – то мешало ему, Баклану, сказать об этом откровенно и прямо – сказать так, как сказал Архип, и Баклан, усмехнувшись, ответил Архипу встречным вопросом:

– А я, бля, что – специалист по такому траху? Я же, бля... я – с пацаном я впервые...

– Дык, я тоже впервые, – отозвался Архип. – Потому и говорю, что в кайф...

– Ясно, что в кайф, – проговорил Баклан, и опять было непонятно, то ли это подтверждение – утверждение относится к одному Архипу, то ли Баклан, говоря "ясно, что в кайф", имел в виду также себя самого.

Разговор явно не клеился... то есть, не потому разговор не клеился, что не о чем было говорить, а не клеился он потому, что говорить как раз таки было о чём, да только не было ни у Баклана, ни у Архипа в словарных запасах таких слов, чтоб говорить сейчас об этом адекватно своим мыслям – чувствам... слова "кайф" и "нормально" уже прозвучали, слова из уголовно – церковного лексикона – все эти насмешливо или даже презрительно произносимые "педики" и "гомики" – сейчас явно не клеились по причине их полного несоответствия реально пережитым чувствам – ощущениям, – словом, для начала нужно было разобраться в своём отношении к однополому сексу с собой наедине... и потому – разговор не клеился, – они перебросились ещё парой ничего не значащих фраз – и Баклан, вскинув взгляд на циферблат висящих над выходом из канцелярии часов, подчеркнуто будничным тоном проговорил:

– Я пошел спать... ты будешь ещё сидеть или тоже идёшь?

– Хуля я буду здесь сидеть! – отозвался Архип, поднимаясь с табуретки вслед за Бакланом.

Они вышли из канцелярии, и... вот что было удивительно: они оба, переходя по коридору из канцелярии в спальное помещение, ни словом не обмолвились о Зайце, словно ничего – ровным счётом ничего! – не было... а может, ничего удивительного в таком умолчании не было? Они оба "познали" Зайца, но... "Gnothi seauton" – такая надпись украшала фронтон храма Аполлона в Дельфах, причем изречение это, приписываемое одному из семи мудрецов, Фалесу, стало девизом Сократа: "Познай самого себя", – переходя по коридору из канцелярии в спальное помещение, младший сержант Бакланов и рядовой Архипов ни словом не обмолвились о рядовом Зайце, и это было неслучайно: где – то на уровне их подсознания уже был запущен ещё никак не осознаваемый, но уже незримо набирающий обороты естественный процесс самопознания, и в этой новой рождающейся конфигурации салабону Зайцу просто – напросто не было места...

Их койки стояли в разных концах спального помещения – и младший сержант Бакланов, быстро раздевшись, повалился на свою кровать, одновременно с этим не выпуская из виду силуэт Архипа, – фиолетовый свет, излучаемый лампочкой дежурного освещения, практически ничего не освещал, а света, льющегося через вход – проём из коридора, едва хватало, чтоб осветить до половины "взлётку", так что в спальном посещении был достаточно плотный полумрак... глядя, как силуэт рядового Архипова, сняв штаны, рывком откинул в сторону одеяло, младший сержант Бакланов неожиданно сделал то, что ещё секунду назад делать не собирался... то есть, слова, обращённые в пустой казарме к парню, вырвались из уст Баклана спонтанно – и вместе с тем Баклан внутренне не удивился своим словам.

– Андрюха... иди сюда! – негромко проговорил – позвал младший сержант Бакланов.

Баклан видел, как Архип, повернувшись в его сторону, на мгновение замер... как, проходя по проходу, остановился у койки Коха – замер снова, наклонившись над лежащим Кохом... как вышел на "взлётку" и, бесшумно пройдя её, свернул в проход, ведущий к койке, на которой лежал он, младший сержант Бакланов, – подойдя, Архип сел на край койки, стоящей против койки Баклана.

– Что, Саня?

– Шланг спит? – тихо проговорил – спросил Баклан, глядя Архипу в глаза.

– Спит, – тихо засмеялся Архип. – С головой, бля, укрылся – хуй свой нюхает... токсикоман!

Баклан засмеялся в ответ, но засмеялся как – то вынужденно, или, говоря точнее, отозвался на смех смехом скорее автоматически, а не потому, что оценил шутку Архипа про Шланга, нюхающего свой хуй... они помолчали, – не было никаких внешних причин – поводов для напряга, и, тем не менее, странный напряг, ощутимо повисший в воздухе, они оба невольно почувствовали – словно между ними, находящимися в метре друг от друга, возникло невидимое магнитное поле.

– Чего ты, Санёк, меня звал? – прошептал рядовой Архипов, вопрошающе всматриваясь в глаза лежащего на боку младшего сержанта Бакланова... собственно, можно было эти вполне обычные слова не шептать: и в силу их казарменного статуса, и потому, что вокруг них никого не было, в таком шёпоте не было никакой необходимости, и тем не менее... тем не менее, Архип не проговорил свой вопрос, а именно прошептал, отчего невидимое магнитное поле между ним и лежащим напротив Бакланом стало ещё более ощутимым, – буквально секунду – другую они неотрывно смотрели друг другу в глаза, смутно понимая, что из этого поля им так просто уже не вырваться... да и надо ли было вырываться?

– Архип... ложись ко мне! – неожиданно проговорил младший сержант Бакланов, одновременно с этим чуть отодвигаясь в сторону и таким образом как бы уступая Архипу часть своей койки. – Ложись...

Архип, услышав от Баклана "ложись ко мне", не удивился услышанному – словно он ждал от Баклана эти слова... или, во всяком случае, был к таким словам был внутренне готов, – рядовой Архипов не удивился... А между тем, это было предложение, то есть самое настоящее предложение, сделанное младшим сержантом Баклановым рядовому Архипову, и хотя прозвучало это предложение несколько грубовато, но зато прозвучало оно совершенно определённо – вполне понятно... это было конкретное предложение, и Архип, в ту же секунду осознав – почувствовав, что сейчас он это сделает – в койку к Баклану ляжет, и ляжет не просто так, а понятно с какой целью, тем не менее, глядя Баклану в глаза, растянул в улыбке губы:

– Зачем?

– Затем! Ложись, бля... узнаешь!

Говоря Архипу "ложись ко мне", Баклан без всяких на то оснований лишь смутно чувствовал, что Архип не откажется – не удивится и не возмутится... откуда у него, у Баклана, было такое чувство? Конечно, они только что, всего – навсего полчаса тому назад, на пару – или, как сказал Архип в канцелярии, "в два смычка" – отымели – трахнули в рот сал

абона: поочерёдно вставляя Зайцу в рот распираемые от возбуждения члены, они делали это на глазах друг у друга, не скрывали друг от друга своего наслаждения... но разве то, что они делали в туалете с рядовым Зайцем, могло теперь стать весомым основанием для того, чтобы нечто подобное предпринять – попробовать уже между собой? Ведь одно дело – в рот давать... и совсем другое дело – в рот брать... или – всё это частности, не имеющие никакой принципиальной разницы в том смысле, что "дать" и "взять" есть ни что иное, как две стороны одной и той же медали, именуемой словом "секс"? Во всяком случае, зазывая Архипа к себе в постель, Баклан сам для себя не смог бы внятно сформулировать, почему у него было чувство, что Архип не откажется – не удивится и не возмутится... просто было это чувство – ощущение – потому и сказал Баклан "ложись ко мне"; а услышав в ответ "зачем", по той интонации, с какой Архип это "зачем" произнёс, тут же понял, что в чувстве своём не ошибся – и потому ответил Архипу уже совершенно уверенно, даже нетерпеливо: "ложись, бля... узнаешь!"

– Трусы снимать, товарищ младший сержант? – дурашливо улыбаясь – изображая из себя на всё готового салабона, проговорил – прошептал Архип, чувствуя, как его член в трусах медленно наливается сладко томительной тяжестью.

– Какой ты догадливый... – тихо смеялся Баклан... и, откидывая в сторону полу тонкого армейского одеяла, в ответ так же дурашливо – подчеркнуто строго – проговорил, изображая из себя крутого "дедушку": – В койку, солдат! Трусы я сниму с тебя сам...

– И что же мы будем делать – в койке и без трусов? – Архип неожиданно для себя самого произнёс это так, как будто он заигрывал с Бакланом... проговорил – произнёс свой вопрос совершенно блятским – словно подмигивающим – голосом, глядя на лежащего перед ним Баклана возбуждённо заблестевшими глазами.

Баклан почувствовав, как член его, поднимаясь и выпрямляясь, сладостно затвердевает.

– Что будем делать мы в койке? – прошептал Баклан, мышцами сфинктера ощущая растущее, как на дрожжах, возбуждение.

– Да, без трусов... что будем делать? – Архип, глядя на Баклана, тихо засмеялся.

– Я тебя, мальчик, ебать сейчас буду... в попку буду тебя ебать – вот что мы будем сейчас с тобой делать! – глядя на Архипа, Баклан выдохнул – проговорил всё это возбуждённо и жарко, невольно смакуя каждое произносимое слово... уже одно это был в кайф – говорить вот так, ничуть не стыдясь своего желания.

– Санёк... – выдохнул Архип и, на секунду запнувшись, невольно облизнул пересохшие губы, – я же тебя, Санёчек, сам сейчас... сам тебя выебу – вставлю тебе между ног...

Какой – то миг – буквально секунду – другую – они испытующе смотрели в глаза друг друга, осмысливая то, что только что прозвучало в темноте пустой казармы... всё было сказано, и сказано было с максимальной откровенностью – желания были открытым текстом не только озвучены, вслух проговорены, но и услышаны... их молодые, в туалете с Зайцем не утолённые, а только разбуженные желания уже шумели в их молодых телах, наполняя сладким током вожделения губы, руки, ноги... и, конечно, промежности, где у них у обоих уже дыбились от предвкушения возбуждённо залупившиеся члены...

– Ложись... – коротко и вместе с тем нетерпеливо прошептал – выдохнул Баклан, и это его нетерпеливо короткое, жарко выдохнутое "ложись" было косвенным согласием на то, о чём только что проговорил Архип... да и как могло быть иначе?

Архип, коротко рассмеявшись, чуть приподнялся, снимая с себя трусы... не задумываясь, он вытащил из трусов одну ногу, затем другую и, положив трусы на тумбочку – оставшись совершенно голым, решительно отбросил в сторону одеяло, которым был по грудь укрыт Баклан... трусы у Баклана топорщились, вздымались колом, – младший сержант Бакланов, всё это время лежавший на спине, хотел отодвинуться в сторону, чтоб уступить Архипу половину койки, но Архип, не заметив это невольное движение либо намеренно его игнорируя, в то же мгновение навалился на Баклана всем телом сверху, подмял его под себя, с силой вдавливаясь через ткань трусов напряженно торчащим членом в твёрдый стояк Баклана... и не только членом, а всем телом – всем своим молодым, горячим и потому безоглядно сладким желанием вдавился рядовой Архипов в лежащего под ним младшего сержанта Бакланова, – Баклан, невольно раздвигая, разводя в стороны ноги, одновременно с этим так же невольно, подчиняясь внутренней логике двух сладострастно слившихся тел, обвил спину Архипа руками, прижимая Архипа к себе... на какой – то миг они оба замерли, явно не зная, что делать дальше, – их молодые, истосковавшиеся по теплу и ласке тела, словно осознавая свалившееся на них блаженство, секунду – другую были неподвижны, и только жаркое сопение свидетельствовало о степени их взаимного возбуждения... секунду – другую они лежали без всякого движения, вдавившись один в другого, и в эти секунды неподвижности каждый из них всеми частями своего тела – руками, животами, возбужденно твёрдыми членами – словно осознавал всю упоительную сладость этого слияния... но уже в следующую секунду, подчиняясь всё той же внутренней логике сладострастно слившихся тел, Архип самым естественным образом приблизил свои губы к губам Баклана и, не задумываясь, совершенно не беспокоясь, как это будет выглядеть со стороны и что обо всём этом может подумать Баклан, вожделенно приоткрывшимся ртом жадно и сильно, безоглядно страстно впился, всосался в рот Баклана, – младший сержант Бакланов, лишь на долю секунды удивившись т а к о м у повороту событий, тут же, принимая это как должное, а потому нисколько не возражая и не противясь тому, что делает с ним лежащий на нём Архип, послушно отдал свои губы во власть сладко впившихся губ Архипа, чувствуя новый прилив жаркого, огнём полыхнувшего сладострастия... они оба – и младший сержант Бакланов, и рядовой Архипов – не были геями, и это сладостное сосание в губы не было проявлением внезапно вспыхнувшей между ними любви, – их молодые, по теплу и по ласке истосковавшиеся тела, их не погрязшие в комплексах души – вот что было причиной совершенно естественного удовольствия – наслаждения... и еще был один существенный момент: они оба были совершенно нормальными – без кавычек нормальными! – парнями, а потому ничего удивительного не было в том порыве, который, спонтанно родившись в туалете, естественным образом теперь получил продолжение на кровати младшего сержанта Бакланова, – всосавшись в губы Баклана, Архип невольно задвигал, заёрзал пахом по паху лежащего под ним Баклана, и Баклан, также невольно – совершенно непроизвольно – скользнув руками по телу Архипа вниз, ощутил ладонями сочные голые ягодицы, конвульсивно сжимающиеся от наслаждения... "он, бля, ебёт... он ебёт меня – т а к ебёт... " – мелькнула в голове Баклана мысль, и эта мелькнувшая мысль странным образом породила в теле Баклана ещё большее сладострастие – Баклан, снизу вверх стараясь вдавиться, со своей стороны ещё больше вжаться пахом в пах лежащего на нём Архипа, ладонями непроизвольно заскользил по Архиповым ягодицам, с наслаждением сжимая их, поглаживая, стискивая... е – моё!. . это был кайф!