Солдат и мальчик
Они встретились неподалеку от воинской части... Сразу же за казармами, в небольшом перелеске, после дождей появлялись целые выводки сыроежек. Ломкие и хрупкие, они не представляли особой ценности для настоящего грибника. Но если их аккуратно укладывать в плетеную корзину, то вполне можно было донести домой – целыми и невредимыми.
Мальчик любил собирать сыроежки. Солдат не любил, потому что у него не было такой удобной корзины, как у мальчика, и его сыроежки ломались и крошились. Командир не любил грибное крошево, и всякий раз солдату приходилось отдуваться за свою нерасторопность.
Они не впервые встречаются в этом перелеске, и солдат всегда удивлялся, что у мальчика грибы один к одному, а у него глядеть тошно.
И однажды мальчик, сжалившись над солдатом, пообещал подарить ему точно такую же корзину. А солдат пообещал сделать ответный подарок – значки и, если удастся, то и самый настоящий солдатский ремень.
И вот сегодня у них должен был произойти обмен... Завидев мальчика, солдат, продираясь сквозь заросли, поспешил к нему.
– Ну что, малый, принес?
– Ага. А где ты был? Почему опоздал? Я вот тут для тебя набрал почти полную корзину грибов.
– Это ты раньше пришел, а у меня – служба, – важно сказал солдат.
– Мне не терпелось получить значки.
– Вот они, – протягивает солдат горсть побрякушек. Значков было штук девять и все разные.
– А ремень?
– Ишь, какой шустрый! Его знаешь, как трудно достать? Может, получится в другой раз... Мальчик вздохнул.
– Да ты не переживай. Я – человек слова. Не только ремень будет, еще и пилотка... со звездочкой.
– Честное солдатское? – с замиранием сердца спрашивает мальчик.
– Я похож на трепло? – красноречиво кивнул он на значки.
Мальчик даже подскочил от восторга, что, быть может, уже завтра или пускай через три дня он, наконец – то, станет обладателем самого настоящего солдатского ремня да к тому же еще и пилотки.
– Ух, ты!
Не в состоянии скрыть восторга, он тоже хочет что – то сделать для солдата. Корзина не в счет, она мелочь по сравнению с теми чудесными вещами, при виде которых любой пацан с их улицы ну просто лопнет от зависти.
– А ты? Что хочешь ты? Я для тебя все... ну все – все, что скажешь.
Солдат опускается в высокий и густой папоротник, жестом указывая мальчику сесть рядом. Закурив, предлагает сигарету юному приятелю.
– Я не курю вообще – то, – растерянно говорит мальчик, – но если нужно...
– Молодец, не нужно. Тебе сколько лет?
– Скоро одиннадцать. А тебе?
– Девятнадцать...
– Когда и мне будет столько, я тоже солдатом стану. А здорово быть солдатом?
– Не очень, усмехнувшись чему – то своему, гладит он мальчика по голове.
– У тебя отличные волосы – светлые и нежные, как пушинки.
– Мне не нравятся.
– Почему?
– Девчачьи. Пацаны дразнятся...
– Они дураки – твои пацаны и ничего не понимают в жизни. – Так что бы ты хотел дать мне взамен пилотки? – возвращается солдат к началу разговора, продолжая перебирать грубыми пальцами волосы мальчика.
– Не знаю... Лучше ты сам скажи, чего хочешь.
– Ты ведь добрый мальчик и все отдашь дяде солдату? У тебя такие волосы...
– Ты хочешь мои волосы? – изумился мальчик. – Вообще – то я могу постричься наголо и принести их тебе...
– Ну, вот еще придумал! – сердится солдат. – Мне нравится, когда они растут на твоей голове, – и, не сдержав порыва, целует мальчика в самую макушку.
Мальчик инстинктивно прижимается к солдату, как если бы это был старший брат. Как бы ему хотелось иметь такого друга!
Сегодня ночью ему приснился этот солдат, точнее его запах...
"Может потому, что я так сильно мечтал о значках и ремне?" – решил про себя мальчик.
И теперь он почти слился с ним и ему нравится, как солдат гладит его голову, тонюсенькую шею, трется своей чуть шершавой щекой о его щеку.
У солдата очень большая и грубая ладонь. Особенно это чувствуется, когда он просовывает ее мальчику под рубашку, поглаживая спину и опуская руку под резинку трико, поочередно сжимая то одну, то другую ягодицы.
А еще от солдата пахнет табаком и потом, и от этих запахов у мальчика становится тревожно на душе. Нет, не страшно, а именно тревожно. А солдату нравится вдыхать запах мальчика, так похожего на девочку.
Он целует мальчика в розовые, чуть влажные губы. И каждый последующий поцелуй длится дольше предыдущего. При этом мальчику кажется, что солдат дрожит. И хотя ему не очень – то нравятся эти поцелуи, а если честно, то и вовсе не нравятся, однако он не сопротивляется, боясь обидеть своего щедрого друга.
Неожиданно солдат подносит указательный палец к своему виску и со словами "пиф – паф" вытягивается во весь рост на влажной траве. Мальчик смеется, потом тоже делает себе "пиф – паф" и падает рядом с солдатом.
Тот подхватывает сильными руками легкое тело мальчика и укладывает его на себя. – Земля холодная – простудишься, – объясняет он.
– А ты не простудишься?
– Нет. Я закаленный и горячий.
– А я разве холодный?
– Не знаю, – усмехается солдат. – Это еще надо проверить...
– У всех людей температура тела одинаковая, – рассудительно говорит мальчик, уютно устроившись на большом теле солдата. – Если, конечно, кто – то не болен гриппом.
– Ну, если одинаковая, тогда мы по очереди будем лежать друг на друге, чтобы не заболеть. Согласен?
– Ага! А ты не раздавишь меня? Ты такой большой и сильный...
– Ну вот, еще и обижаешься, когда пацаны обзывают девчонкой. Какой же ты будущий солдат, если боишься, – разочарованно зевнул солдат.
– Я не боюсь! Ты не думай...
– А вот мы сейчас проверим, – говорит солдат и крепко сжимает его в своих объятиях. – Больно?
– Не а...
– А сейчас?
– Я же сильный!
– Люблю таких сильных парней, как ты. Хочешь дружить по настоящему?
– Да! – задыхается от счастья мальчик. По правде говоря, он не знает, как могут дружить солдат и мальчик. Но ему всегда хотелось иметь настоящего друга – сильного и доброго, с которым можно было бы говорить на равных, такого, как этот солдат. Он совсем не зазнается и еще позволяет на нем лежать...
– Поцелуй меня, – просит солдат.
– А разве друзья целуются? – удивляется мальчик. – Целуются тети с дядями.
– Если друзья настоящие, они тоже целуются.
– Самые – самые настоящие? – уточняет мальчик.
– Ну да, – нетерпеливо говорит солдат, – если ты, конечно, не против быть самым – самым... – А ты? Ты не против?
– Я же позволил тебе лечь на меня. Такое только очень близким друзьям позволяют.
– Я хочу быть твоим другом, сильно хочу! – признается мальчик и целует солдата в губы.
– Еще, – заплетающимся языком просит солдат, – пожалуйста, еще. Я сильно хочу... быть твоим другом.
И снова мальчик целует его. И тогда солдат, не выпуская его губ из своих, переворачивает мальчика на спину, осторожно подминая под себя.
– Тебе не больно? – шепчет он.
– Нет. Ты не слишком тяжелый.
– Вот и хорошо. А теперь угадай, чего я больше всего на свете хочу. Ты – пилотку и ремень. А я?
– Не знаю... Он еще не успел подумать, чего может хотеть солдат, как услышал:
– Целовать тебя всего.
– Но ты и я... мы и так целуемся.
– Какой ты еще глупый. Я же сказал: всего...
Мальчик и не заметил, как солдат стянул с него спортивное трико и теперь жадно целует те места, которые еще минуту назад скрывали трусики.
Недоразвитый клювик мальчика оказывается во рту солдата. Ему щекотно и немножко стыдно. Но если его друг так хочет... Разве он может ему отказать?
Между тем, членик его уже так набух, как это часто случается по утрам, когда мальчику хочется пи – пи.
В такие минуты клювик становится твердым – претвердым, и раза в два больше, чем обычно, когда не хочется пи – пи.
Вспомнив об этом, мальчик испугался: если он не выдержит, то может написать прямо в рот другу и тогда их дружбе конец.
– Не надо, – просит он. – Тебе разве не противно? Целуй лучше в губы.
Солдат пощекотал влажным и горячим языком набухший кончик детского перчика, не охотно оторвался от этого занятия и лишь после этого сказал:
– Совсем не противно. С чего ты взял? Ведь я твой друг. Настоящий! А ты – нет.
– Почему? – удивляется мальчик.
– Потому что ты не хочешь целовать ме
ня сюда, – дрожащей рукой солдат расстегивает ширинку и из нее выныривает нечто такое громадное, чего мальчику до этого мига еще не доводилось видеть.
От неожиданности от вздрагивает и в страхе зажмуривается. И лишь спустя минуту, до него доходит: это то же самое, что и у него, только раз в пять или семь больше.
– Ну вот, – прерывает его мысли солдат, – а еще клялся в настоящей дружбе...
– Я... разве... отказываюсь, – шепчет мальчик. Голос его куда – то исчез. – Но я же не знал, что ты любишь... ну... когда целуют твою пипиську.
– Пипиську? Ну да... я понял!
Он огорченно вздыхает, медленно запихивает обратно в штаны сильно возбужденный и оттого не послушный член, всем своим видом выказывая обиду и, давая понять, что поищет себе приятеля в другом месте.
– Не надо, – испуганно шепчет мальчик. – Не обижайся и не прячь его. Я буду целовать сколько ты захочешь, хоть час, хоть два. А хочешь – до самого вечера. И завтра тоже, и всегда. – Он чуть ли не плачет: так ему обидно потерять друга.
Из – за таких пустяков их только что зародившаяся, еще такая хрупкая, как молоденькая сыроежка, дружба может превратиться в грибное крошево.
– Сладкий мой, – гладит его солдат, – не плачь. Я же – человек слова, и мы будем дружить сколько ты захочешь.
Он берет мальчика за шею и нежно, но твердо притягивает его голову к своему члену. – Целуй сколько сможешь...
Мальчик неуклюже обхватил маленькими ладошками солдатский фаллос и чмокнул в толстенную, словно груша, головку. Из дырочки, что посреди головки, выкатилась прозрачная капелька и застыла.
Мальчику показалось, что солдат тоже хочет пи – пи, и он на миг перестал целовать эту пылающую каким – то удивительным огнем грушу, пахнущую почти так же, как губы солдата... – Целуй! Чего же ты? – нетерпеливо говорит солдат. И мальчик целует его в эту капельку. – Возьми конец в ротик! – командует тот.
Головка сразу же заняла весь рот и на большее там попросту не хватило бы места, даже для той капельки. Поэтому мальчик не столько испугался, сколько удивился, когда его рот стал быстро наполняться чем – то вязким и теплым, похожим на кисель.
Но эта жидкость по вкусу совсем не походила на кисель: она не была сладкой, она не была горькой или соленой... Она была как будто бы совершенно безвкусной. И в то же время некий необъяснимый привкус в ней мальчик уловил.
Что – то едва уловимое и давно забытое... не совсем такое, но похожее...
– Глотай скорее! Ну же! – сквозь дикие всхрапы выкрикивает солдат.
Мальчик послушно глотает, но оно все не кончается.
"Чудно, – думает он, – почему так дергается и стонет солдат? Если ему больно, почему он не вытащит свою пипиську изо рта? А может, ему приятно, вот он и стонет. Может, всем дядям и солдатам с большими пиписьками очень сладко, когда они суют их кому – нибудь в рот? И почему они у них такие большие? Это же так не удобно, когда такие большие. Даже во рту не помещаются. И в трусиках им тесно... А моя пиписька поместилась у него вся целиком, даже с яичками. Я же чувствовал, как было горячо. Но почему тогда я не стонал? И почему у меня ничего такого не текло, а у него продолжает течь?"
В его голове роилась тысяча вопросов, и ни на один из них он не находил ответа. Конечно, он мог бы прямо сейчас задать их солдату, но как, если рот занят этой набухшей головкой, которую солдат и не думает вынимать.
Сам же он не может выплюнуть ее, потому что солдат цепко держит его за шею – головы не повернуть. И стонет, стонет...
Но вот мальчик кончил глотать, во рту стало свободнее, головка сделалась помягче. И хотя он продолжал посасывать эту странную соску, из нее, наконец, перестало капать.
– Шире рот, – скрипнул зубами солдат.
Мальчику показалось, что голос его друга стал похожим на голос пьяного человека, но он безропотно повиновался ему.
И тогда солдат с силой просунул головку в самую гортань мальчика. Ему стало трудно дышать. Он попытался освободиться хотя бы на сантиметр, чтобы не задохнуться и не умереть, но головка уже сама уменьшилась и мальчику стало чуть легче.
Солдат уже не стонал, лишь тяжело дышал, как после большого забега. Мальчик даже порадовался, что его другу, быть может, надоело это странное занятие. Но не тут – то было! Солдат взял его за руки и опустил их на свои тугие шары – яички.
– Мни их вот так, – показал он. – Мне будет приятно. Пожалуйста, дружок...
И мальчик начинает послушно мять эти тяжелые шары. Ему не терпится узнать, что находится в этих яичках. Уж не этот ли странный кисель? И для чего они вообще нужны мальчикам и дядям? Может, для того, чтобы их мять?
Между тем солдат качал своим фаллосом с такой быстротой, что мальчику казалось, будто набухшая головка постоянно находится в его горле.
Потом солдат на секунду замер, вот он уже изогнулся и так резко качнул передом, что весь его член целиком вошел в широко раскрытый, как у помирающего галчонка, рот мальчика. И тут же хлынул густой поток этого странного киселя.
Солдат застонал громче прежнего. Вскоре этот стон перерос в жуткий вопль и закончился то ли коротким вскриком, то ли всхлипом.
Дернувшись в последний раз, словно в эпилептическом припадке, он затих.
Мальчик, уже не ожидая команды, глотал последние, убывающие порции жидкости, будто делал это каждый день много лет кряду...
– Ты устал, дружище? – хрипло говорит солдат, вынимая из онемевшего от неустанной работы рта мягкий и сразу уменьшившийся вдвое член. – Это ничего. Так только в первый раз бывает, потом привыкаешь...
– Тебе хорошо? – спрашивает мальчик, едва двигая челюстями и с удивлением разглядывая порозовевшее лицо солдата.
– Очень. Спасибо тебе. Ты меня здорово выручил. Я очень хочу с тобой дружить. А ты?
– Да... – не слишком уверенно отвечает мальчик. – А по – другому как – нибудь можно дружить, – на всякий случай уточняет он.
– Можно, – усмехается солдат, вспоминая своего командира – старшину, который так страстно обожал сыроежки и... солдата, точнее его попку. – Можно, – повторяет он с затаенной мстительной тоской в глазах, – но не сейчас, а когда подрастешь. А пока – лучше так, если ты не против.
– Я согласен, – вздыхает мальчик.
– Из – за пилотки и солдатского ремня?
Мальчик пожимает худыми плечами. Солдат нежно привлекает его к своей груди и целует, укладывая его голову со светлыми, как тополиный пух, волосами на плечо. И сквозь тонкую гимнастерку мальчик слышит, как гулко бьется солдатское сердце.
– Скажи, а что это за кисель такой выливался из твоей пиписьки? – не выдерживает мальчик.
– Сперма, – машинально отвечает солдат.
– А у меня она тоже есть, эта... как ее?
Он тут же забывает незнакомое слово. – Пока нет. Но будет... скоро...
– Тогда и у меня вырастет такой же большой? – кивком головы указывает он на ширинку солдатских штанов.
– Да.
– И яички? – не унимается мальчик.
– Конечно.
– А что в них, в этих яичках? И для чего они?
– Для дела, – нехотя отвечает солдат. – Подрастешь малость – сам все поймешь. – Извини, мне ужасно хочется спать.
– А грибы?
– Довольно и того, что набрал ты. Спасибо. В другой раз опять набери. Ладно? Тогда у нас останется больше времени для... дружбы.
– Я тоже хочу спать, – зевает мальчик.
– Вот и хорошо. И вообще никому не рассказывай про нашу дружбу. Пускай это будет нашей тайной. Только тогда мы сможем по – настоящему дружить. Я подарю тебе пилотку, кожаный ремень и много других полезных вещей... Лады?
– Да! – твердо говорит мальчик.
Как и все мальчишки в мире, он обожал тайны.
* * *
Да, мальчик Гена обожал тайны. И о том случае никому не проболтался. Они стали регулярно встречаться в том перелеске и "дружили", как того хотел солдат.
Постепенно Гена привык к этой странной "дружбе" так крепко, что уже дня не мог прожить без солдата...
Спустя годы Геннадию стало ясно: тот не торопил события, понимая, что еще не вечер и мальчишка никуда не денется, все равно однажды у них получится то, к чему готовил его солдат.
Но обстоятельства распорядились иначе. Мать Геннадия решила перебраться в город, и увезла с собой одиннадцатилетнего сына с девчоночьими волосами.
Так и не стала попка мальчугана достоянием солдатского фаллоса. Судьба перехитрила солдата и уберегла на время мальчишку, уготовив ему другого любовника. Впрочем, тоже в военной форме…