Милашка и красавчик
Этим утром я проснулся как никогда бодрым и решительным. Я столько сил потратил на то, чтобы это стало возможным, что теперь отступать просто некуда.
Поцеловал в щеку спавшую рядом Олю, быстро написал ей прощальную записку, тихо оделся, выложил из кармана ключи от ее квартиры и старый мобильный телефон и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Эх, прощай старая жизнь с твоими обшарпанными подъездами, вонючими дворами, переполненными маршрутками и озлобленными лицами. Да здравствует новая жизнь с шикарными авто, дворцами-поместьями, кучей денег и милашкой Миланой в качестве приятного бонуса...
А началось все со встречи в клубе несколько недель назад.
Мы с мужиками пошли выпить по пиву после работы, когда Костяну, нашему прорабу, позвонила его зазноба и сказала, что собирается в клуб с подружками. Костян у нас хоть и ходок, но бабу свою ревнует к каждому фонарному столбу. Вот и тут, уже изрядно подогретый пивом инстинкт собственника заговорил в нем в полную силу. И потянул он нас в тот клуб. Дорогущий, зараза. А мы уже хорошо истратились на пиво. Короче, денег у нас тогда было у всех на один билет. И меня, как самого презентабельного (и единственного, кого его Ленка не знала в лицо), единогласно выбрали на роль Джеймса Бонда.
Пропустили меня без проблем, даже несмотря на недельную щетину и не очень свежий костюм.
И едва я вошел в зал, меня осенило - как Ленка не знала в лицо меня, так и я не знал ее. Звонить мужикам было уже поздно - музыка гремела так, что я бы все равно ничего не услышал. Поэтому я протиснулся к барной стойке, выудил из кармана последние деньги и заказал единственное, на что их хватало - маленькую чашечку кофе и стакан воды. Бармен одарил меня таким презрительным взглядом, что, если бы не пиво, я бы, наверное, провалился сквозь землю. Кофе закончился быстро, зато воду можно было цедить хоть целый вечер.
Я развернулся лицом к танцполу, и тут же мне на руки в буквальном смысле свалилась очень милая крошка в темном атласном коротком платье, открывавшем ее обворожительные ножки, обутые в босоножки на высоченном каблуке. Девица улыбнулась мне пьяной улыбкой, когда я помог ей вернуться в вертикальное положение, вскарабкалась на высокий табурет рядом со мной и крикнула бармену:
- Коля, сделай мне как всегда!
Бармен понимающе кивнул и посмотрел на меня с угрозой.
Но я не обратил на его взгляд никакого внимания. Передо мной, сверкая ухоженными ляжками и напедикюренными пальчиками, сидел мой счастливый билет в безоблачное будущее.
Девица была явно не из работяг. Ее нежные ручки если и поднимали что-то тяжелее ложки, то это была связка ключей от машины. Над ее прической не один час колдовал далеко не последний стилист. В ее сумочке наверняка не было мелких купюр...
Как бы в ответ на мои мысли она открыла свой кошелек на цепочке, вынула оттуда бумажку, номиналом больше чем вся моя зарплата, и небрежным жестом отдала бармену:
- Сдачи не надо, - и ее бархатистые губки плотно обхватили трубочку коктейля.
Она бросила на меня игривый взгляд и направилась к дальним столикам с мягкими диванчиками.
Я развернулся к бармену:
- И что это за краля?
Он взглянул на меня сурово:
- Даже не думай. Ее охраняют лучше, чем монетный двор. Она дочь председателя комитета облсовета по строительству.
Я присвистнул:
- И что, прям никак к ней не подобраться?
- Ну... - задумчиво протянул он. - Если вдруг каким-то чудом тебе удастся заслужить доверие ее папы, возможно, когда-нибудь он подпустит тебя к ней ближе, чем на пушечный выстрел...
Я ухмыльнулся и снова развернулся к танцполу. Сквозь синие, зеленые, желтые и красные сполохи стробоскопов, сквозь дым и пар я видел, нет, я чувствовал на себе ее взгляд. Но подходить к ней не спешил - в полумраке я с трудом, но все же различал мрачные тени трех... нет, четырех охранников. Но ее глазки блестели так призывно, а в памяти то и дело всплывали волнительные округлости под легкой тканью платья, что мой дружок в штанах начал заметно топорщиться, и я даже поймал на себе несколько одобрительных женских взглядов.
Я снова развернулся к бару:
- А откуда ты знаешь, что к ней не подойти?
Бармен печально усмехнулся:
- Думаешь, ты тут такой один? Да эта Милана, кроме всего прочего, знатная динамщица. Ни одного нового мужика здесь в клубе не пропускает. Сначала якобы случайно на руки упадет, - я хмыкнул, а он кивнул, - потом якобы случайно в танце окажется рядом, все время тереться будет то попкой, то грудью, то рукой коснется, где надо. Кавалеру башню сносит, он ее под локоток и к туалетам, а там уже ее гамадрилы дежурят. И пока двое незадачливому ухажеру деятельно объясняют, че почем, двое других ее на улицу выводят.
- Красиво, - улыбнулся я и невольно посмотрел в ту сторону, где маячили в тени уютных задрапированных шторами с кисточками альковов темные плечистые силуэты. - Значит, если я выйду на танцпол, она будет тут как тут?
Бармен криво ухмыльнулся.
Я снова развернулся лицом к танцующим парочкам - ди-джей как раз поставил какую-то медленную композицию. Это был бы идеальный момент, но мне совсем не улыбалось знакомиться с девушкой, окруженной такой бдительной охраной. Поэтому я поднялся с табурета, благодарно кивнул бармену и, обойдя танцпол слева, двинулся к выходу из клуба. Я буквально кожей ощущал, как менялось выражение ее глаз - торжество, недоумение, злость...
Я вышел на улицу и невольно вдохнул полной грудью - не люблю ночные клубы, но если мой план выгорит, придется привыкать. Да, у меня уже зародился план. В общем, ничего особенного, просто похитить барышню из-под носа ее бравой армии. А вот как это сделать?
На узкой лавочке в тени цветущих акаций громко храпели мои спутники. Нет, охрана у нее, конечно, внушительная, но ведь и Костян с мужиками не мелкого десятка - у каждого косая сажень в плечах да добрая сотня килограмм весу. Как я с моим метр семьдесят и сорок шестым размером одежды затесался в эту «дубовую рощу» одному Аллаху известно. Но факт есть факт - с того самого дня, как я устроился на работу в бригаду, меня прозвали «красавчиком», и мужики меня оберегали, как самое дорогое сокровище.
Однажды у нашей любимой палатки с пивом тусовались какие-то спортсмены, и не понравилось им, как я заговорил с продавщицей, заказывая нам пиво. Самый крепкий из них схватил меня за грудки, и тут же отхватил хорошего леща от Костяна... Стоит ли говорить, что стероидные качки получили люлей от простых советских строителей? Мне в драку вмешиваться запретили. «Не место дамам на поле боя», - пошутил Степаныч, который мне в деды годится, не то что в отцы. Я не стал спорить, помня о том, как он одним ударом сбил с ног двоих спортсменов.
И вот теперь эта их опека, которая меня уже начинала раздражать, ох, как бы пригодилась. Но передо мной стояла непростая задача - разбудить троих уставших выпивших строителей... и при этом не испортить «макияж» - невыспавшиеся работяги бывают очень нервными.
- Степаныч, - я легко потряс за плечо старика, который мне всегда казался наиболее психически уравновешенным. Но, даже несмотря на это, я встал не перед ним, а позади и говорил тихо, прямо на ухо. - Степаныч, это я, Сеня.
Степаныч открыл правый глаз и покосился на меня:
- Красавчик... че так быстро?
- Проблемы у меня, Степаныч, - так же тихо продолжал я.
- Ленка? - сонно моргнул Костян.
- Не, Ленки твоей я вообще не видел, - я мотнул головой и выпрямился. - Там другое... С телкой одной замутил, а она... короче, щас она выйдет, а с ней четверо...
- Братья? - резонно поинтересовался сварщик Жека - примерно моего возраста парень с очень светлыми глазами и почти бесцветными ресницами, из-за чего вид у него был эдакого сельского простачка. Вот только это обманчивое впечатление - по моим сведениям Жека имел диплом какого-то серьезного металлургического института по специальности инженер-металловед конвертерного производства, что для меня, которого с трудом до второго курса техникума дотащили буквально за уши, сродни действительному члену академии наук.
- Не, охрана или что-то типа того, - ответил я.
- Показывай, - коротко кивнул Степаныч.
И как раз в этот момент Милана со своим эскортом вышла из клуба.
Я кивнул в их сторону:
- Просто отвлечь, остальное я сделаю сам.
Костян качнул головой и поднялся с лавки. Степаныч и Жека встали вслед за ним.
Нетвердой походкой все трое двинулись к этой четверке. Костян с ходу и без лишних разговоров залепил переднему и, походу, главному в нос. Степаныч в своей привычной медвежьей манере нейтрализовал двоих справа одним ударом с разворота, а Жека, положив руку на плечо последнему, приложил его красивым и быстрым ударом в солнечное сплетение. И они тут же скрылись за углом.
Я обошел корчившихся на земле охранников, схватил ничего не понимающую девушку за локоть и потянул в противоположную сторону, бросив что-то вроде:
- Давай скорее, пока они не вернулись...
Мой расчет был верен - девчонок всегда охватывает ступор в драке, а особенно при виде вот такой вот молниеносной и немотивированной агрессии.
Первые три квартала она шла за мной молча и послушно, но вот я заметил подходящий двор, где всего освещения был только одинокий фонарь над покосившейся дверью подъезда, и потащил ее туда. И вот тогда она заартачилась:
- По какому праву? Кто вы такой? Что вам от меня нужно? - она пыталась говорить строго, но голос ее заметно дрожал.
Я остановился и обернулся к ней так, чтобы свет от фонаря падал на мое лицо.
- Ты? - ее глаза расширились, в них блеснули озорные огоньки.
- Отвести тебя обратно? Чтоб те амбалы еще и тебя отметелили? - я говорил нарочито громко и жестко.
Огоньки померкли, а на глазах выступили слезы:
- Что им от меня нужно? - она всхлипнула.
Я передернул плечами:
- Мне-то откуда знать.
- Отведи меня домой... - тихо проговорила она, и после молчания добавила, - пожалуйста.
- Домой это куда? - спросил я.
И вот теперь важно тянуть время - ее охрана должна добраться до дома первой, рассказать хозяину о нападении и об исчезновении «принцессы». И чем больше времени пройдет с того момента, когда безутешный отец узнает обо всем, и до того часа, когда я приведу к нему пропажу, тем большим будет размер его благодарности. Конечно, идеальный вариант привести ее под утро, но... не знаю. Чем можно увлечь барышню ее круга и ее притязаний с пустыми карманами? Да еще и увлечь настолько, чтобы она забыла о своем драгоценном папаше?
В этот момент она потянулась к своей сумочке. У меня внутри все оборвалось. Если она сейчас позвонит папе, все мои усилия пойдут насмарку! Она открыла застежку, повернула сумочку к свету, долго в ней ковырялась, потом тяжело вздохнула и произнесла:
- Черт, у меня ни одной визитки не осталось, а наизусть я адрес не помню.
- Ну, позвони родителям, - откуда-то сбоку услышал я свой голос.
- Не могу, - она пожала плечами.
- Почему? - я не успел скрыть торжествующую улыбку. Оставалось только отвернуться от света, благо порыв ветра качнул фонарь.
- У меня мобильного нет. Папа говорит, что электромагнитное излучение вредно для здоровья, поэтому мой мобильный всегда носит начальник моей охраны...
Окончание ее фразы я не услышал из-за вдруг взорвавшегося у меня в ушах радостного барабанного боя.
- Тогда возьми мой, - донесся издалека мой собственный голос.
Она взяла двумя пальчиками мой орехокол, брезгливо поморщилась и вернула мне:
- Я не умею обращаться с этим старьем, - презрительно фыркнула она.
- В таком случае давай вспоминать адрес, - сказал я и положил ее ручку на свой локоть.
Она обворожительно улыбнулась:
- Может, лучше к тебе?
Ого! - воскликнуло что-то у меня внутри, но я отрицательно покачал головой. А Ольку я куда дену? К тому же если я сейчас пересплю с Миланой, весь план полетит к чертям, и все, чем я смогу похвастаться в конце, это тем, что трахнул дочку самого... как его там, кстати?
- Ко мне нельзя - у меня мама сильно болеет... - я отвел взгляд и тяжело вздохнул.
В принципе, это правда - моя мама действительно сильно болеет. Я, собственно, ради этого и подался в областной центр - чтоб денег ей на лечение заработать. Вот только не получалось у меня ничего - на стройке много денег не заработаешь, а куда-то еще устроиться без образования и связей нереально. И каждую неделю я получал все более и более тревожные вести из дома - то ей «скорую» вызывали, то она весь день охала, то сама боялась по лестнице спуститься. Честно говоря, я уже какое-то время даже ждал ее смерти, хоть и неправильно это...
Поэтому врал я лишь отчасти - очень мне не хотелось быть уличенным во лжи до того, как мое положение окончательно утвердится.
- Тогда как? - Милана горько вздохнула и присела на лавочку под фонарем. И зябко поежилась.
Я скинул свою куртку и набросил ей на плечи.
Она улыбнулась.
- Предлагаю... - я сделал театральную паузу. - Прогуляться!
- Ты с ума сошел! - воскликнула девушка со смехом. - Ты мои ходули видел? На них только и можно, что трясти попкой на танцполе да от двери до машины идти - медленно и мелкими шажками, осторожно переступая через бордюры.
- У тебя какой размер? - я машинально опустил глаза на ее ножки. Не такие уж и маленькие, мой тридцать девятый, может, и подойдет.
Она молчала. Я посмотрел ей в лицо - она была красная как помидор.
- Ну? - поторопил я.
- Тридцать восьмой... - ответила она тихо.
- Отлично, - и я начал развязывать шнурки своих кед.
- Что ты делаешь? - воскликнула она, хватая меня за руки.
- У меня тридцать девятый, так что в моих кедах ты не утонешь, - улыбнулся я.
И снова посмотрел ей в лицо. Она была - удивлена, ошеломлена и польщена.
- А мы ведь так и не познакомились, - заметила она, пока я снимал с ее ухоженных ножек босоножки и натягивал на них свои кеды. - Меня зовут Милана, - она протянула мне руку.
- Очень приятно, Арсений, - я не стал целовать ее запястье - это было бы уже слишком. Я лишь слегка сжал мягкие кончики ее пальцев.
Она улыбнулась, но теперь ее улыбка выглядела смущенной, наверное, из-за яркого румянца, все еще украшавшего ее щечки.
Завязав шнурки, я подал ей руку и помог встать.
- И куда мы пойдем? - она переступила с ноги на ногу, внимательно рассматривая мои кеды. Ее босоножки я взял за ремешки и закинул себе на плечо. - И ты что, собираешься гулять босиком?
Я передернул плечами:
- Не впервой. Я в детстве у бабушки в деревне всюду босиком гоцал.
Она рассмеялась, и я успокоился окончательно - она, конечно, не блещет умом и сообразительностью, но, если закрыть глаза на некоторое высокомерие, она очень даже мила. И усмехнулся про себя - милая Мила, удачное ей имя выбрали родители.
Я положил ее ручку на свой локоть, и мы вышли со двора в темноту.
Ветер покачивал ветви деревьев над нашими головами, гонял по небу рваные облака, и казалось, будто луна играла с нами в «ку-ку».
Я озвучил эту мысль Милане, и она расхохоталась, да так звонко, что я совсем успокоился.
Честно говоря, я догадывался, где она жила. В поселке на окраине города, минут сорок ходьбы отсюда. Откуда я это знал? Так ведь наша бригада работала там на стройке нового коттеджа. Мы, собственно, и в этот клуб пешком чапали - денег-то на такси не было.
Но я нарочно повел ее в противоположную сторону.
Мы шли по ночному городу и болтали. Я ей почти ничего не рассказывал о себе, зато она заливалась соловьем. Пешие прогулки среди ночи были ей в новинку - как я понял из ее разговоров, папа не разрешал ей одной выходить со двора, подружки проходили тщательный отбор, парни и вовсе после первого же общения с папой исчезали в неизвестном направлении. Я невольно сглотнул комок, когда она рассказывала об одном своем ухажере, который довольно долго увивался за ней и которого вроде как даже папа одобрил, но вскоре парень пропал, и Милана не знала причин его исчезновения... Зато их знал я - если, конечно, я правильно понял, о ком шла речь. Пару месяцев назад труп этого парня выловили из местной речки-вонючки, и опознать его смогли только по татуировке на лодыжке...
Рассвет мы встречали на крыше многоэтажки в двадцати минутах ходьбы от поселка, где, как я предполагал, жила Милана.
Девушка, раскрыв от удивления рот, наблюдала за рождением нового дня, а потом скинула с плеч мою куртку и начала танцевать в лучах восходящего солнца.
И я не смог удержаться, хотя всю ночь уговаривал себя не прикасаться к ней и никак не проявлять своего интереса к ее телу. Я поднялся на ноги, подошел к ней, обхватил ее талию - она продолжала кружиться, будто и не замечая моих объятий, и прижал к себе, зарывшись носом в ее ароматные волосы. Она замерла, но я слышал, как бешено колотилось ее сердце, чувствовал жар, исходивший от ее тела, видел, как тяжело поднималась под атласной тканью грудь. Я провел носом по ее шее от уха к впадинке между ключицами. Она задержала дыхание. И тогда я легко коснулся губами ее кожи...
Это было похоже на взрыв ярких красок, на то, как в темной комнате резко загораются все огни и начинают плясать разноцветные блики от зеркального шара под потолком, сопровождаемые неудержимыми басами.
Милана откинула голову назад, позволяя моим губам спуститься ниже, а мои руки, тем временем, гладили ее упругий подтянутый животик. Я целовал ее шейку, подбородок, щеки и губы и никак не мог остановиться - ее кожа была такой приятной на ощупь, а страсть кипела внутри нее, как раскаленная лава, заставляя ее вздрагивать от моих прикосновений.
Я бережно уложил ее на свою куртку, не отрываясь от ее губ, и начал судорожно освобождаться от одежды.
- Нет, - вдруг она отстранилась от меня.
Я смотрел на нее в недоумении - что значит «нет»? Завела меня, а теперь на попятную? Я снова попытался прильнуть к ней, но она остановила меня.
- Я не могу так сразу. Я... - она замялась и покраснела, как вареный рак. - Я... еще девочка...
У меня в голове будто развеялись тучи - что ж я творю? Даже если бы она не была девственницей, даже если бы у нее до меня было с полсотни мужиков только за этот вечер, торопиться нельзя! Я должен доставить ее домой такой же чистой и непорочной, какой она оттуда уходила накануне. На ней не должно быть ни одной царапинки - в противном случае, она станет моим бесплатным пропуском не в светлое будущее, а на тот свет.
Я выпрямился, кивнул, стоя перед ней на коленях, и стал застегивать рубашку. Затем поднялся и подал ей руку. Она встала и отряхнула платье:
- Ты на меня не обижаешься?
Я улыбнулся:
- Конечно, нет...
Она легко скользнула губами по моей щеке:
- Спасибо...
Я снова улыбнулся и повернулся лицом на восток - жалко мне Ольку, сегодня ей придется несладко...
Когда мы спустились с крыши, солнце уже выглядывало из-за домов, игриво подмигивая нам.
Я повел Милану в сторону поселка. Всю дорогу она молчала, но крепко держала мой локоть и плотно прижималась ко мне.
Шлагбаум на въезде в поселок был опущен, охранник дремал в своей стекляшке. Но когда мы поравнялись с ним, он встрепенулся и улыбнулся, узнав Милану. Она кивнула ему, и мы чинно прошествовали под поднимавшимся шлагбаумом. Проходя мимо будки, я отвернулся, чтобы охранник не узнал еще и меня - это действительно был тот самый поселок, где мы работали.
Дом отца Миланы стоял в паре километров от въезда, немного в стороне от дороги. Мы прошли в ворота, пересекли широкий ухоженный двор, поднялись на крыльцо и вошли в дом.
Царила тишина такая полная, что мне стало не по себе. Я никогда не бывал в таких больших и богатых домах, но мне всегда казалось, что здесь должны быть хоть какие-то звуки. Не может же быть, чтобы такую большую площадь занимали всего два человека.
- Пап? - Милана прямо в кедах пошлепала куда-то вправо, оставив меня куковать у двери.
Через несколько секунд оттуда донеслась какая-то возня, потом громкие голоса - преимущественно мужские - потом снова раскрасневшаяся Милана, злая как тысяча дьяволов, подбежала ко мне и схватила меня за руку.
- Он мне не верит, - всхлипнула она и зарылась лицом в мою куртку, размазывая по ней косметику.
Спасибо тебе, милая Мила, как я теперь Ольке на глаза покажусь? Надеюсь, дорогая косметика отстирывается лучше, чем дешевая...
А затем справа появился высокий мужчина средних лет крупного телосложения с чуть тронутыми сединой темными короткими волосами и совершенно белыми ухоженными усами. Его черные глаза сурово взирали на меня из-под нахмуренных черных бровей, а на скулах играли желваки.
- Доброе утро, - произнес он, и звук его голоса разнесся гулким эхом под потолком комнаты.
- Доброе утро, - я мягко сжал плечи Миланы - она посмотрела на меня с удивлением - и отодвинул ее в сторону.
Ее отец окинул меня высокомерным взглядом, особенно задержавшись на моих босых ногах. Затем посмотрел на ноги Миланы. И хмыкнул в усы - не то одобрительно, не то снова презрительно.
- Прошу ко мне в кабинет, молодой человек.
Милана вцепилась в рукав моей куртки. В ее глазах читался страх, недоумение и мольба. Я ободряюще улыбнулся, освободился от ее пальцев и прошлепал следом за ее отцом.
Он сел за стол, мне указал на кресло напротив. Я сел и откинулся на спинку - это было приятно после тяжелого трудового дня и бессонной ночи сидеть вот так в мягком уютном кресле. Еще бы камин потрескивал да бокальчик чего-нибудь согревающего и жутко благородного, а в другую руку - какую-нибудь дорогущую сигару. И можно жить.
- Что произошло? - оборвал он мою блаженную полудрему.
Я вздохнул и выложил ему выдуманную и отточенную за ночь до мелочей историю.
Вначале он хмурился, потом разок даже ухмыльнулся, когда я рассказывал, как мы плутали по ночному городу, а когда я подошел к финалу, он уже смотрел на меня намного приветливее.
- Как ваше имя? - спросил он, когда я умолк.
- Арсений, - я чуть кивнул.
- Сколько вам лет?
- Двадцать один.
- Кто ваши родители?
- Мама бухгалтер на пенсии, отца я никогда не знал, - вероятно, в ответ на этот вопрос он ожидал услышать какую-то душещипательную историю о трудном детстве или о моем сиротстве, но я решил отвечать ему в той же манере, в какой повел разговор он.
- Откуда родом?
Я ответил. Он вскинул брови:
- А здесь что делаешь?
- Пытаюсь заработать маме на лечение.
- Что с ней?
- Рак... - я произнес это слово, и у меня защемило сердце. Как она там? Может, если бы я был рядом, ей бы было легче? Может, я мог бы помочь ей чем-то большим, а не только деньгами?
Отец Миланы внимательно следил за моим лицом.
- Где работаешь?
- На стройке на соседней улице, - у меня в горле вдруг появился комок, который заставлял мой голос звучать глухо.
- Сегодня пойдешь и получишь расчет. Завтра утром придешь сюда. Будешь работать у меня. Милана к тебе привязалась, она тебе доверяет. Этим нельзя не воспользоваться. Но предупреждаю, если с ее головы упадет хоть один волос, я тебя уничтожу. Понятно?
Я кивнул.
- Замечательно, - он слегка хлопнул ладонями по крышке стола. - Свободен.
Я поднялся, вышел в прихожую, где у двери на ступеньке все еще сидела заплаканная Милана. Я улыбнулся, присел у ее ног и медленно развязал шнурки своих кед. Она смотрела на меня и молчала. Я тоже молчал и нежно поглаживал ее ножки.
- Я... еще увижу тебя? - тихо спросила она, когда я обулся и поднялся.
Я провел пальцем по ее подбородку:
- Конечно...
Расчет мне дали быстро - по сути, Костян просто похлопал меня по плечу, Степаныч смахнул скупую слезу, а Жека обнял за плечи и прижал к своей необъятной груди. Почему так? Да потому что я там работал без оформления, договора, трудовой книжки или еще чего-то в этом духе.
А вечером я поехал к Оле.
Она встретила меня взглядом разъяренной львицы, но ничего не сказала. Я тоже молчал.
Она, по-прежнему не говоря ни слова, накрыла на стол, поставила передо мной тарелку свежесваренных макарон с парой крошечных кусочков мяса, обильно политых странного вида подливой, и выложила один кусок хлеба. Пока я ел, она сидела напротив меня молча и лишь горько вздыхала. Но я не реагировал.
Я чувствовал себя настоящим козлом. Наверное, мне стоило кинуться ей в ноги, целовать ее, ползать на коленях и вымаливать прощение. Наверное, она ожидала от меня именно этого. Но вместо этого я спокойно сидел за столом, жевал опостылевшие макароны и почти не смотрел ей в глаза. Но и не прятал взгляд.
Я ей ничего не обещал, не клялся в вечной любви и верности. Да и не изменил я ей сегодня. И нечего на меня так пялиться! Мне тоже есть, что ей сказать и в чем упрекнуть. Тоже мне, оскорбленная невинность нашлась...
- Ты ничего не хочешь мне сказать? - проговорила она, когда я встал к раковине.
- Что ты хочешь услышать?
- Я волновалась...
- Могла бы позвонить...
- Я звонила! - в ее голосе зазвенели слезы. - Я все телефоны оборвала! Но ни ты, ни твои дружки мне не отвечали!
Я машинально потянулся к нагрудному карману, вынул телефон и... Сорок пропущенных вызовов! А у меня телефон на беззвучном и без вибрации... Черт, я действительно виноват...
- Прости, я... забыл включить звук... - объяснение прозвучало нелепо, и выглядело, как оправдание.
- Сеня, я тебя прошу, - она вдруг соскользнула с табуретки и обняла мои ноги, - я тебя очень прошу - если ты не хочешь меня видеть, просто скажи мне об этом. Понимаешь? Я не буду плакать, если ты меня бросишь - в конце концов, ты мне не клялся в вечной любви и верности. Мы просто встречаемся, пока нам обоим это нужно. И если ты встретишь другую, с которой тебе будет лучше, чем со мной, я все пойму. Я не стану тебя останавливать или пытаться удержать. Только скажи мне об этом. Не можешь сказать - напиши. Только не оставляй меня в подвешенном состоянии. Это убивает меня.
- Олечка, милая, - я упал на колени рядом с ней, обнял ее плечи и прижался щекой к ее щеке.
Какая же я мразь...
А потом отнес ее в комнату, уложил на кровать и начал извиняться не словами, а действиями.
Она охала, ахала, выгибалась, кусалась и царапалась, плакала и смеялась, говорила мне какие-то милые глупости и смотрела на меня так, что мне уже хотелось послать к чертям весь этот план, эту дуреху-Милану с ее папашей-гестаповцем, вернуться обратно в бригаду и каждый день трахать Олю и видеть этот взгляд...
Она закричала и крепко сжала меня ногами. У меня на лбу выступила испарина, пот градом катился по спине, собираясь ручейком между лопатками, и я замер, несмотря на жуткую боль в яйцах. Нет, рано...
Я перевернул ее, почти бесчувственную, на живот, предусмотрительно подложив ей под бедра подушку - в таком состоянии она обычно расползается как растаявшее масло по тарелке, и мне приходится поднимать ее бедра руками. Это совсем непросто, несмотря на ее кажущуюся хрупкость. Конечно, было бы проще поставить ее раком вначале, а додалбливать уже на спине, но в сознательном состоянии Олька категорически отказывается от догги-стайла, зато после третьего оргазма из нее можно лепить все, что заблагорассудится - даже любые узлы из Камасутры не проблема. Поэтому я всегда держал под рукой (ладно, на расстоянии вытянутой руки) небольшую подушку и валик - чтобы менять угол.
Олька, конечно, хороша - умница, красавица, в сексе много чего перепробовала и точно знает, где ей хорошо и как ей нравится. А там же еще учить надо - мороки выше крыши. рассказы эротические Да и целку рвать - кому-то приятно, кому-то никак, а кому-то больно... и кровищща... Не люблю я это дело... Но ничего не поделаешь - если хочу добиться успеха, придется потерпеть...
Олька заходилась криком, уткнувшись носом в постель, а я продолжал бить размеренно, но быстро, проникая в нее с каждым толчком все глубже. Но вот она сжала мой член с такой силой, что я просто не смог устоять, и кончил, начинив ее спермой, как мама когда-то начиняла фаршем перец. Она всхлипнула еще пару раз и обмякла, я повалился на нее верхом, тяжело дыша и обливаясь потом.
- Только скажи, Сень, - шептала Оля в полубреду.
Я обхватил ее руками под животом и смачно поцеловал в спину...
Утром в семь я был уже возле дома Миланы. Меня пропустили без проблем - видимо, ее отец предупредил охрану.
Когда я вошел, Милана выскочила откуда-то слева, подбежала ко мне и звонко чмокнула в щеку:
- Я знала, что ты придешь, - сказала она весело. - Идем скорее, завтрак на столе, и папа тебя ждет.
Я улыбнулся и позволил отвести себя в столовую.
Ее отец выглядел намного дружелюбнее, чем накануне - улыбался, шутил и смотрел на меня, если не как на друга, то, по крайней мере, как на очень приятного человека.
- Доброе утро, - улыбнулся он.
- Доброе утро, - кивнул я.
Милана уселась за стол, и указала мне место рядом с собой.
- Сегодня у Миланы пленэр, - проговорил хозяин дома. - Пойдешь с ней. Охрану туда не пускают, а тебя, если ты, конечно, не против, мы представим парнем Миланы. Познакомишься с ее окружением, а потом расскажешь мне о своих впечатлениях.
- Пап! - возмущенно воскликнула Милана. - Я уже не маленькая! Мне не нужна нянька!
- Арсений не будет твоей нянькой, - успокаивающе улыбнулся ее отец. - Он будет твоим ангелом-хранителем. Будет оберегать тебя от всяких неприятностей.
Мила нахмурилась, надула губки и скрестила руки на груди. Я хмыкнул и прикоснулся к ее пальчикам:
- Зато все подружки обзавидуются - у них-то такой «няньки» нет, - и подмигнул ей.
Она улыбнулась и снова принялась за еду.
На завтрак сегодня была овсянка без молока и масла. Редкостная гадость. Но после Олькиной стряпни для меня не было проблемой даже улыбаться и нахваливать отвратительную кашу. К ней давали свежевыжатый апельсиновый сок. А вот за это я готов душу продать - обожаю свежевыжатые соки.
После завтрака отец отправил Милану собираться, а меня поманил пальцем:
- Я хочу тебе кое-что объяснить.
Я подошел к нему. Он взял меня под руку и повел к левой двери, а не к правой, через которую вышла Милана.
- Она рассказывала тебе о своей матери?
Я кивнул. Что-то она тогда говорила насчет мамы, но я особо не вслушивался.
- Мать Миланы не умерла, - он вздохнул и пропустил меня в узкий плохо освещенный коридор. - Она жива, по крайней мере, была, когда я видел ее в последний раз. Она бросила нас, когда Милане не было и двух лет. Меркантильная сука... Ей, видите ли, красивой жизни хотелось, а я тогда мог ей предложить только комнату в ведомственной квартире и платья на прокат. А два года назад она пришла сюда, ползала на коленях, умоляла, просила разрешения видеться с дочерью... я ее вышвырнул. Как будто я не знаю, чего она хотела на самом деле...
Я ухмыльнулся.
- Понимаешь, я не хочу, чтобы Милана стала такой же, как ее мать. Больше того, я не хочу, чтобы она стала такой же, как эти ее пустоголовые подружки или педерастические дружки. Понимаешь?
Я кивнул.
- Охрану на эти их пленэры не пускают, поэтому я не знаю, что там творится. Именно поэтому мне нужно, чтобы ты поехал туда с ней. Даже если тебе придется применить силу, ничего не бойся, я тебя от любой ответственности отмажу, понятно?
Я снова кивнул.
- И еще одно. Это позавчерашнее нападение здорово меня напугало. У меня, конечно, много врагов, много недоброжелателей. Все знают, что Милана моя ахиллесова пята, именно поэтому я защищаю ее даже лучше, чем свой дом и номер банковского счета. Но действовать вот так явно и нагло - это уже переходит всякие границы. Мои ребята их нашли, но они молчат, как партизаны - ни в чем не признаются и не говорят, кто их нанял.
Я бросил на него подозрительный взгляд. Неужто он и правда моих мужиков вычислил? И так быстро...
- Ты же их видел, да?
Я передернул плечами:
- Там темно было...
- Ну, если их моя охрана успела рассмотреть, думаю, ты и подавно должен был... К тому же, если я правильно понял, эти ребята из твоей бригады, так?
Наверное, я побледнел. Точно, они меня сдали...
- Я сейчас отведу тебя в подвал, - сердце в груди колотилось так, что казалось его удары были слышны на много километров. - Я решил подержать их пока там. Если ты их опознаешь, их переведут в более безопасное место.
Я медленно кивнул.
- И не дрейфь, они тебя не увидят, - он хлопнул меня по плечу.
Мы спустились по лестнице, он толкнул маленькую дверцу, и у меня подкосились ноги. Но я все же сделал над собой усилие и, не подавая вида, прошел следом за ним. Мы подошли к большому окну, за которым в ярко освещенной комнате на стульях сидели трое с мешками на головах и в окровавленной одежде. Их руки были связаны за спинками стульев, а ноги были крепко привязаны к ножкам.
Когда мы вошли, он дал сигнал, и со всех троих одновременно сорвали мешки. Это точно были Костян, Степаныч и Жека, хотя узнать их было сложно - их лица больше напоминали недомятые помидоры.
- Ну что, ты их узнаешь? Это они напали на Милану?
Я кивнул.
И вдруг понял, что только что подписал им смертный приговор. Но я не мог рисковать. Если бы они заговорили, если бы сказали правду, на их месте оказался бы я...
- Вот и ладненько, - с облегчением выдохнул отец Миланы.
- Что... с ними будет? - спросил я прерывающимся голосом.
- Их отвезут в другое место и оставят там, пока они не образумятся и не скажут, кто их нанял, - он пожал плечами.
- А если... - я провел языком по губам, - я скажу...
Он вскинул брови и серьезно посмотрел мне в глаза:
- Откуда ты знаешь?
- Я... слышал их разговор... - я снова облизал губы. - Я с ними выпивал в тот вечер... они и в клуб-то пришли... Это Костяна... бригадира... идея была - подкараулить возле клуба кралю побогаче... и...
- Что «и»?
- Короче, ограбить или похитить и требовать выкуп... Что только на пьяную голову не придумается, да? - я улыбнулся через силу.
- Значит, они сами, - он приложил палец к подбородку и задумчиво посмотрел на мужиков. - В этом есть смысл - если бы их кто-то нанимал, чтобы насолить мне, вряд ли бы они действовали так нагло... Спасибо, Сеня, ты меня успокоил, - он похлопал по моему плечу. - Беги скорее наверх к Милане, и езжайте на этот ее чертов пленэр, а у меня тут еще дела есть.
Я машинально провел рукой по лбу и вытер выступивший на нем холодный пот, когда бегом поднялся по лестнице и пошел по коридору.
С одной стороны, на душе у меня стало легко - теперь никто не расскажет ее папе правду. А с другой, где-то в сердце появился маленький такой гадкий червячок. Он ничего не говорил, не грыз, просто сидел себе в уголку и смотрел на меня укоризненно. Я накрыл его сверху газеткой и заодно выключил свет, чтобы уж наверняка не видеть этот взгляд...
Когда я вышел в прихожую, Милана уже стояла у двери. Рядом с ней стоял сложенный мольберт, в руках она держала легкий складной стульчик и артистическую сумку из яркой ткани на длинном ремешке. Я принял из ее рук стульчик, взял мольберт - при этом она уцепилась за мой локоть - и мы вышли во двор.
Пленэр это вовсе не рисование в уединенном месте, как нам когда-то рассказывали в школе. Это эдакая светская тусовка для золотой молодежи при живописи. Ходят такие напыщенные мальчики, слегка приблядованные девочки и рассуждают об искусстве так, будто им Да Винчи родной дед, а Делакруа и Дали - нелюбимые дядьки. «Как тебе Винни?» - «Хорош, вот только ухо можно было и не резать!» - «Ха-ха-ха, вы видели Шагала? Знаете, мой пятилетний племянник может нарисовать звездную ночь не хуже»...
Милана расположилась на краю полянки, где все это цветастое жизнерадостное и тупоголовое общество бесцельно бродило от столов с закусками к столам с напитками, вынула из сумки альбом и краски с кистями, положила два мазка, потом сказала, что сегодня у нее нет вдохновения, и пошла к основной толпе. Почему-то я знал, что этим все и закончится. Она тут же примкнула к группе похожих на сказочных птиц барышень с холодными пустыми глазами, и через минуту ее серебристый смех уже слышался по всей поляне.
Я не стал идти за ней и слушать бабские сплетни, а просто сел на ее стульчик и опустил голову. Нехорошо как-то начался этот день. Как бы чего не вышло...
- Эй, это ты что ли ее парень? - меня в плечо толкнул субтильного вида парнишка в не в меру мешковатых штанах и футболке и в кепке на пару размеров больше его головы с невероятно длинным козырьком.
- Ну, допустим я, - я кивнул и поднялся. - Тебе-то что с того?
Парнишка был на пару голов выше меня, но при этом он казался тоньше и менее устойчивым.
- Ничего, - он поджал губы, - просто хотел понять, что она в тебе нашла. Как по мне, так ты просто голодранец.
Я презрительно хмыкнул:
- Зато у меня перспективы, а у тебя что? Так и будешь всю жизнь за мамкину юбку держаться.
- Нет у тебя никаких перспектив, - его губы искривила надменная ухмылка. - Скоро ты ей надоешь, и она тебя бросит. И хорошо если ты просто вернешься в то дерьмо, где жил раньше, а не опустишься еще ниже. Мой тебе совет - беги от нее, пока не поздно.
- Я сам разберусь, - буркнул я.
Он дернул плечами и со злостью сплюнул себе под ноги:
- У ее папы большие связи, у моего не меньше. Так что берегись.
- Угу, - я сел обратно на стульчик и повернулся туда, где стояла Милана.
Честно говоря, в этой толпе она выделялась, как выделяется роза в букете из полевых ромашек - она была просто другой. Заметив мой взгляд, она улыбнулась мне. И как раз в этот момент в ту же сторону посмотрел долговязый. Он нахмурился. Милана тоже. Он опустил глаза и быстрым шагом направился к столу с напитками. И тут же ко мне подошла Милана:
- Что он хотел от тебя?
- Ничего особенного - угрожал, говорил, что ты меня бросишь, как только я тебе надоем...
- Да как он смеет! - ее щечки вдруг вспыхнули, а в голосе зазвучало возмущение.
- Кажется, он в тебя тайно влюблен, - я взял ее за руку.
- Глупый, - она провела рукой по моим волосам, - здесь все друг друга тихо ненавидят. И он не исключение. Каждый только и ждет возможности вцепиться кому-нибудь в глотку.
- Зачем же ты сюда ходишь?
- Если я не буду этого делать, они решат, что я их боюсь, - она улыбнулась такой улыбкой, что на мгновение мне даже стало стыдно. Я просто не имею права портить жизнь этой милой пусть и недалекой девочке...
- Ты устал? - она присела передо мной на корточки и провела пальчиком по щеке.
Я мотнул головой.
- Поехали отсюда, все равно ничего интересного уже не будет. А тебе надо прикупить какую-нибудь одежку, а то ты здесь выглядишь, как белая ворона, - она весело подмигнула мне.
Я улыбнулся ей в ответ, поднялся, сложил ее стульчик и моль
берт, скинул в сумку краски и кисти, и мы направились к машине.
Милана приказала ехать в торговый центр, который, как я узнал позже, принадлежал какому-то другу ее отца.
Мы шли по этажам, чуть скользя на гладких плитках пола, жмурясь от отражавшегося от них света и болтая обо всем на свете. Милана крепко держала меня за руку, а начальник ее охраны - угрюмый бугай с перебитым ударом Костяна носом - шел за нами следом и подозрительно вглядывался в лица проходивших мимо нас людей.
Мы зашли в первый бутик. Начальник охраны остался стоять у двери, хмуро поглядывая в коридор и наблюдая за нами. Милана,
все еще весело щебеча, складывала мне на руки вешалки с брюками, рубашками, костюмами, шортами и футболками. А я никак не мог понять, что здесь было не так. Мы с Олькой тоже частенько ходили по этому торговому центру, заходили в разные бутики, кажется, и в этот тоже, но тогда здесь даже запах был другой. Я потянул носом воздух. Совершенно другой - тут пахло дешевым стиральным порошком, застарелой тканью и пылью, а сейчас здесь пахнет чем-то тонким и нежным, почти незаметным. И запах этот исходит не от одежды, он как будто даже не имеет явного источника. Или мне это только кажется?
Тем временем мы подошли к примерочным. Милана втолкнула меня внутрь, вошла сама и задернула шторку.
Я аккуратно сложил весь ворох одежек на низкий пуф и замер, не зная, куда девать руки.
- И чего стоишь? Раздевайся! - командовала Милана.
Я не шелохнулся и покраснел.
- Ах, вот как, тебе нравится, когда тебя девушка раздевает? - и она тут же ухватилась за ремень на моих джинсах. Я судорожно вздохнул и покраснел еще сильнее.
Очень это полезное умение - краснеть или бледнеть по своему желанию. Что для этого нужно? Ничего особенного - вспомнить, какие ощущения ты испытываешь, когда краснеешь или бледнеешь, восстановить их в памяти во всех подробностях и уговорить себя, что сейчас ты испытываешь именно это. И - пожалуйста! На щеках играет яркий румянец. Или наоборот - цвет твоего лица не сильно отличается от цвета стены у тебя за спиной. Конечно, идеально, когда на самом деле присутствуют какие-то факторы, которые заставляют тебя краснеть или бледнеть, но это в идеале.
С Олькой мы именно так и познакомились - мне тогда жить было негде, а она такая симпатичная, вот и решил я к ней подкатить. А она ж неприступная как средневековый замок. Пришлось идти на хитрость. Я тогда и правда ни черта не жрал почти, но сил было в принципе достаточно, чтоб на трех работах вкалывать, еще и каждый вечер к людям на постой проситься. Я поджидал ее у подъезда, и, когда она появилась, вдруг резко побледнел, будто у меня голодный обморок. Она меня затащила в квартиру, накормила (ох, лучше б не кормила - я тогда еще не умел так хорошо контролировать выражение своего лица), а потом и спать уложила. Правда, спать нам тогда не пришлось... как, впрочем, и соседям. Утром, когда я уходил на работу, тетки из соседних квартир смотрели на меня так, что мне даже было неловко...
Пока я предавался воспоминаниям, Милана успела расстегнуть мой ремень и уже начала воевать с ширинкой. Она у меня с секретом - если не знаешь, ни в жисть не расстегнешь. Я ухмыльнулся, обнял ее плечи и прижался губами к ее губам. Вот он, этот запах - это ее духи. М-м-м, что-то такое сладкое, густое, но при этом легкое и приятное. Запах прямо из детства. Сдобные булочки, карамельные конфеты, сладкие фрукты - нет, все не то. Мамины пироги и сливочные вафли - точно! Ваниль! Боже, как ей подходит этот аромат!
Я шумно выдохнул ей в рот. Она слабо пискнула. Я отпустил ее. Она стала судорожно выискивать что-то в своей сумочке, покраснела до самых ушей и больше не смотрела на меня.
- Не делай так больше, ладно? - сказала она, найдя, наконец, в своем кошельке маленькое зеркальце и поправляя помаду.
Я кивнул и одним движением расстегнул джинсы.
Она посмотрела на меня с недоверием:
- Как?
Я улыбнулся и показал ей небольшой металлический крючок, который удерживал собачку на месте.
- У меня на язычке крючок отломался, поэтому я приспособил этот. Его надо только сдвинуть в сторону, и молния расстегивается сама.
- А белье ты не носишь, потому что на него у тебя денег нет? - она улыбнулась и поддела кончиком ногтя пару кудряшек, выглянувших из ширинки.
А я покраснел по-настоящему. Я напрочь забыл. Да и не планировалось, что я буду сегодня раздеваться на публике.
Милана вдруг упала передо мной на колени и легким движением спустила мне джинсы. Мое второе я, едва почувствовав свободу, встало по стойке смирно и теперь гордо глядело ей прямо в лицо.
- Мне когда-то говорили, что если вы долго находитесь в возбужденном состоянии, - почти шепотом произнесла она, - то у вас потом там все болит. И что это может привести даже к застою крови и к ампутации.
Я сглотнул комок. Фигасе, а я думал, что это просто неприятно.
- Я не хочу, чтобы такого красавца ампутировали, - она провела кончиками пальцев по всей длине. Он задрожал, как перед извержением. На лбу у меня выступила испарина. Только не на лицо, только не на лицо...
И вдруг ее губки сомкнулись вокруг головки, а язычок мягко прошелся по уздечке. М-м-м, блаженство... Влажное тепло ее рта, мягкие сосочки на языке, твердое ребристое небо, белые зубки, которые слегка цепляли шкурку, но не причиняли боли...
Олька мне никогда не делала минет, хотя я частенько просил ее об этом. А тут и просить не надо!
Я положил руку ей на затылок и мягко надавил. Она послушно заглотнула мой член до половины, но поперхнулась. Я ослабил давление - еще не хватало, чтобы у нее косметика размазалась. Она чуть отодвинулась, но член изо рта не выпустила, продолжая нежно вылизывать головку. Прям как мороженое - конечно, банальное сравнение, но больше мне в тот момент ничего в голову не пришло.
Я снова надавил ей на затылок. На этот раз она заглотнула его почти полностью и даже не подавилась. И я начал медленно двигать бедрами вперед-назад, вперед-назад. Она послушно принимала его, стараясь не задевать зубами. И тут что-то теплое и мягкое сдавило мои яички. Я чуть не застонал в голос... и кончил прямиком ей в горло. Разумеется, она подавилась, поэтому я быстро вышел, заливая спермой свои джинсы. А она повалилась на бок, трясясь, как в лихорадке и натужно кашляя.
- Мила, Мила, - я присел перед ней на корточки и теребил ее за плечи.
За шторкой кабинки мне уже слышались тяжелые шаги начальника охраны.
- Что мне делать, Мила? - я был в панике - такого поворота событий я, во-первых, не ожидал, а во-вторых, если нас сейчас застукают в таком виде, все насмарку...
- Все... хорошо... Сеня... - с трудом отдышавшись, проговорила Милана. - У меня иногда бывает... особенно в бутиках... они уже привыкли...
Я выдохнул с облегчением и прислушался. Неужели, правда, показалось?
- Снимай джинсы, я тебя вытру, - сказала она, снова усевшись у моих ног. Затем достала из сумочки влажные салфетки и стала осторожно собирать вязкую белесую жидкость с моих джинсов и ног. А потом снова прикоснулась губами к члену. - Я и не думала, что ты такой быстрый, - она заглянула мне в глаза и аккуратно протерла еще и его.
Я снова покраснел:
- Обычно мне нужно больше времени... - я провел рукой по лбу.
- Я застала тебя врасплох? - улыбнулась она и поднялась.
А я отвел глаза к потолку, и мой взгляд уперся в бесстрастный объектив камеры. И я побледнел. По-настоящему.
Милана посмотрела туда же и улыбнулась:
- Не бойся, она не работает...
- Точно? - я нахмурился - какой тогда смысл ставить камеру в таком месте?
- Точнее не бывает. Я в этом бутике постоянный клиент. Когда я впервые заметила эту камеру, я тут такой скандал устроила, что папа распорядился выключить все камеры в зале.
Я закрыл глаза и шумно выдохнул. А если они не выполнили его распоряжение, завтра же, если не сегодня, он будет знать о том, что произошло.
Тем временем Милана сняла с вешалки джинсы и подала их мне:
- Примерь.
Я послушно натянул их - жесткая ткань прилипала к все еще влажной коже, а слишком большая молния цепляла волоски на лобке. После пары минут мучений Милана покачала головой:
- Сначала нужно либо купить белье, либо попробовать другие джинсы, - и протянула мне еще одни.
Эти наделись быстро, хорошо сели, и никто нигде не путался и не цеплялся.
- Повернись, - скомандовала Милана.
Я покорно развернулся к ней спиной. И она звонко шлепнула меня по ягодице:
- Красавчик...
Я улыбнулся про себя и ничего не сказал...
А вечером я приехал к Оле.
Она сидела в кухне за столом, закрыв лицо ладонями. Когда я вошел, она встрепенулась и подняла голову - ее глаза были красными от слез. Я разулся, и она кинулась мне на шею:
- Сенечка, я так... я так волновалась... - и она снова разрыдалась, уткнувшись лицом мне в грудь.
Я погладил ее по спине:
- Ты опять не могла мне дозвониться?
- Ты же оставил телефон дома, - всхлипнула она. - Я нашла его еще утром...
Я вздохнул и провел ее в комнату.
- Людмила Разумовна звонила, - сказала Оля, когда я усадил ее на диван и начал нежно целовать ее шейку и уже запустил руку ей за пазуху. - Олег Степанович пропал.
Я выдохнул ей в шею, но не стал отвлекаться.
- Она звонила ему весь день, - продолжала тем временем Оля, прикрыв глаза и откинув голову. - Телефон недоступен. Она пыталась дозвониться Косте, а там Лена вся в слезах-соплях, говорит, Костя ее вчера крепко отлупил, а утром ушел и телефон оставил... Я и Женю набирала, но у него тоже телефон вне зоны...
- Ничего, найдутся... может, бухают где-то... - я уже подобрался к ее ушку и языком ощупывал все его изгибы. Она просто млеет, когда я так делаю.
И в этот раз, попытавшись сказать мне еще что-то, она охнула и упала на спину, раскинув руки. Я же поспешно расстегнул ее халатик и припал губами к левому соску.
Интересно, а какие соски у Миланы? Надо завтра обязательно посмотреть. И пощупать... М-м-м, а они у нее такие же чувствительные, как у Ольки? Ух, как она выгибается... И не скажешь, что она девственница - так ловко мне отсасывала, и даже ничуть не покраснела, когда сняла с меня джинсы...
Я спустился к Олиному животику. Это тоже ее эрогенная зона - кружочек вокруг пупка и прямая вниз по направлению к лобку с тонкой полосочкой волос. Я приспустил ее трусики, отмечая языком путь к сладкой сердцевинке, и как бы невзначай коснулся чувствительной горошинки пальцем. Она вздрогнула, всхлипнула и судорожно сжала бедра. Затем очертил границы ее влагалища и припал к нему ртом, чуть-чуть прихватив зубами клитор. Она выгнулась дугой и глухо завыла, придавив мою голову к своей промежности. Я ухмыльнулся и принялся поглаживать ее половые губки языком, помогая себе руками и периодически проникая вглубь пальцами. Она стонала и кричала, плакала и просила не останавливаться. Но вот я ощутил знакомый вкус, отстранился от нее, расстегнул джинсы, раздвинул ее ноги пошире и вошел в нее так быстро и плавно, будто и не выходил никуда.
И сразу задал высокий темп, лишь немного приподняв ее бедра над краем дивана и удерживая ее, таким образом, на весу. Пресс у нее ни к черту - болтается как сопля на ветру - а напрягла бы немного животик и мне проще, и ей приятнее.
У моей бывшей, которая сейчас за мамой моей присматривает, пресс был такой, что ее можно было положить между двумя стульями и сесть сверху...
Прошлой осенью она вроде бы замуж вышла во второй раз. Это хорошо, значит, не будет на меня слишком наседать с алиментами.
Оля закричала с утроенной силой и окончательно обмякла. Зараза, вечно она так - получит свое, а ты потом как-нибудь сам. Я вышел, перевернул ее на живот, поставив ее ноги на пол, и пристроился к ее попке. Она взвизгнула, но бежать ей особо было некуда - я прижал ее ноги к дивану, немного пошерудил у нее там пальцами и вошел. Медленно, как меня когда-то учила моя бывшая... Еще та шлюха, надо сказать. Она мне такие штуки показывала, что у меня голова кругом шла. Она могла согнуться вдвое и самостоятельно вылизывать себя между ног. Форменное сумасшествие. Олька, конечно, такого не может... черт, больно...
Девушка с силой сжала ягодицы. Я вышел и отвесил смачный шлепок ей по попе:
- А ну, раздвинь булки, - проговорил я жестко.
- Сенечка, не надо... - тихо скулила она.
- Раздвинь, говорят тебе, - еще один шлепок, и на белой коже появился отчетливый след пятерни.
Она всхлипнула и расслабила попку. И даже немного раздвинула ножки.
Отличненько. Самое трудное всегда это протиснуть головку. Но вот она вошла - ее тут же туго обхватили стенки прямой кишки - а дальше уже двигаться было легче.
Олька еще пару раз всхлипнула, попыталась уйти вперед, но двигаться ей там было некуда. И я заходил в ней взад-вперед, вспоминая о том, что произошло в торговом центре. Я двигался медленно, осторожно пробивая себе путь вперед. Было в этом что-то отвратительно-притягательное - ее попка, такая неподготовленная, полная... кхм... продуктов ее жизнедеятельности, и я там, в этом теплом и мягком... м-м-м... я вышел... гадко... и отправился в ванную, оставив Ольку стоять так же на коленях, животом на краю дивана, заплаканную и испуганную.
Когда я вернулся, она уже лежала с головой под простыней, и только редкие всхлипы говорили о том, что она не спит. Я улегся рядом, выключил свет и отвернулся к краю кровати. Ну и что, что не кончил - завтра наверстаю...
И так продолжалось целую неделю. Днем Милана делала мне минеты, доводя меня до исступления не столько великолепной техникой, сколько совершенно неожиданными местами, которые она выбирала для этого: за столиком в кафе, в туалете института, за ширмой на приеме у каких-то заклятых друзей. А ночью я мучил Ольку, трахая ее так, как того хотелось мне - в попку, в письку и даже в рот, проникая так глубоко, что она даже задыхалась.
Отец Миланы, против моих опасений, либо ни о чем не догадывался, либо просто предпочитал пока помалкивать. Но с каждым днем его взгляд, направленный на меня становился все мягче, и губы все чаще раздвигались в улыбке, когда я что-то говорил или просто проходил мимо.
В конце недели я получил свою первую зарплату. Три тысячи зеленых американских денег. Тысячу заплатил ее папа, остальное дала Милана. И я тут же рванул в место, о посещении которого мечтал уже год - бильярд. Чистенькие ухоженные игроки, красивые дамочки, приглушенный свет, запах дорогих сигар и коньяка. Раньше, до того, как я увидел все это великолепие, я считал бильярд игрой богачей, а сейчас убедился в этом воочию.
За столом, к которому я подошел, тусовались трое.
Один выглядел настоящим разбойником с большой дороги с недельной щетиной, золотым кольцом в ухе и повязкой на правом глазу. Он улыбался только левой стороной рта, говорил хрипло, щедро сыпал какими-то воровскими словечками, и его спутники называли его Котом - полушепотом и испуганно оглядываясь по сторонам, будто ожидая, что он выскочит из-за угла с криком «Попишу, порежу» при одном звуке своего имени.
Другой был похож на непризнанного гениального художника с артистическим шарфом на шее, в полосатой давно нестиранной футболке, длинными волосами и опухшим с жестокого бодуна лицом. У него было огромное пузо, крепкие волосатые руки и наполовину затемненные очки, выглядевшие, по меньшей мере, нелепо в полумраке бильярдной.
А третий был примерно моего роста и возраста, одет скромно, но дорого, в очках в тонкой золотой оправе и с золотым «ролексом» на правом запястье. Кий он держал левой рукой, играл непринужденно, и его превосходство над двумя товарищами было настолько явным, что мне он сразу понравился. Его звали Романом Александровичем. А вот имени художника я не запомнил.
Мы познакомились, коротко пожали друг другу руки и начали новую партию.
Кот и художник отвалились довольно быстро - первый истинно кошачьей походкой отправился за очередной порцией «горючего», а художник уселся за столик и картинно приложил ладонь ко лбу.
- Так значит, ты работаешь охранником? - в очередной раз спросил Роман Александрович, небрежным движением отбросив длинные светлые волосы со лба.
- Скорее, личным соглядатаем, - улыбнулся я, и очередной мой шар остановился в паре миллиметров от зева лузы.
- И девица, говоришь, милашка? Тройку в правый дальний угол, - сказал он и блестящий белый шар с черной цифрой «3» плавно скатился в лузу слева от меня.
- Ага, - я взял у Кота полный бокал с коньяком.
- Очень хорошо, - улыбнулся он, обходя вокруг стола и высматривая свою следующую жертву. Затем он низко наклонился, примерился кием и ударил. Один короткий точный тычок, почти как укол - раз, и шар уже в лузе. - И каков твой план?
Я вскинул брови.
- Вот только не надо делать вид, что ты не понимаешь, о чем я, - он выпрямился и посмотрел прямо мне в глаза.
- Я... - я замялся.
На самом деле, я еще и самому себе не формулировал вот так четко словами свой план. Нет, он был, точно был, я видел его во всех подробностях, но проговаривать его...
- Ты хочешь жениться на ней?
Я сглотнул комок и кивнул.
- Вы уже переспали?
Я отрицательно мотнул головой.
- Это хорошо - до свадьбы торопиться не стоит, - он снова склонился над столом. - Семерку в правый центр.
И семерка медленно подкатилась и остановилась у самого края указанной лузы.
- Твой удар, - он облокотился о стол, поставив толстый конец кия на пол.
Я приготовился к удару.
- Когда ты планируешь свадьбу? - спросил Роман Александрович.
Я вздрогнул и не попал по шару:
- Я... - я выпрямился, а он занял мое место. - Я еще не разговаривал с ней... об этом...
- Глупый ты, Сеня, - ухмыльнулся он, загнав-таки свою семерку в лузу, и перешел в другую позицию. - Не с ней это надо обсуждать, а с ее папой.
- Я знаю, что он ответит... - я опустил голову, опершись о кий двумя руками.
- Но ты же даже не спрашивал, - ухмыльнулся он.
Я вздохнул и мотнул головой.
- Выбери момент и поговори с ним, - он загнал в лузу последний шар. - Партия. С тебя три сотни.
Я вздохнул и достал из кармана всю стопку денег, отсчитал три сотенные купюры и протянул их ему.
Он спрятал деньги в карман и положил руку мне на плечо:
- Сеня, поговори с ним. Поверь, будет хуже, если она выйдет за тебя замуж против его согласия.
- Он меня пошлет...
- А мы поможем тебе сделать так, чтобы не послал, - он похлопал меня по плечу, а потом сделал знак своим товарищам и они покинули клуб. Я заказал еще пару коньяка, а потом тоже отправился домой.
Встретили меня в подворотне недалеко от Олькиного дома. Первый удар пришелся по печени, от чего я согнулся вдвое. Второй по шее - и в глазах у меня потемнело. Но я не потерял сознание - я чувствовал, как три пары рук ощупывали мои карманы, слышал их голоса и удаляющиеся шаги.
Как только они затихли, я с трудом поднял руку к нагрудному карману, вытащил оттуда телефон и набрал отца Миланы. В трех словах я объяснил ему, что со мной произошло, не вдаваясь в подробности того, о чем мы говорили в бильярдной. Он молча выслушал меня и сказал лишь: «Жди».
Затем я позвонил Оле, сказал, что попал в очень неприятную историю и чтобы она не ждала меня. Она расплакалась прямо в трубку, говорила, что я ее совсем разлюбил... я не стал слушать ее сопливые причитания и просто сбросил звонок.
Через полчаса меня осветили фары здоровенного внедорожника. Из него высыпались какие-то люди. Кто-то подошел ко мне:
- Жив, красавчик? - начальник охраны Миланы легко шлепнул меня по щеке.
Я кивнул и попытался встать, но от резкой боли, которая тут же раскаленным железом пронзила мое тело, тяжело опустился на землю.
Охранник угрюмо покачал головой, закинул мою руку себе на плечо и поднял меня без видимых усилий. Я пытался перебирать ногами, но каждое движение отзывалось жестокой болью во всем теле. Он донес меня до машины и осторожно усадил на заднее сиденье. Затем сел за руль:
- Теодор Рудольфович приказал привезти тебя к нему. Тебя осмотрит семейный врач.
Я кивнул и вдруг понял, что отъезжаю. Последнее, что я увидел, был встревоженный взгляд охранника в зеркале заднего вида...
- Мда, крепко они тебя, - я услышал голос Теодора Рудольфовича, как сквозь вату. - Ну, ничего, жить будешь. Разрыв селезенки это, конечно, серьезно, но не смертельно.
- Я прошу простить меня... - с трудом проговорил я.
- За что? - он посмотрел на меня с удивлением.
- Я сам виноват... светил перед ними деньгами...
- Конечно, виноват, - он улыбнулся уж совсем тепло. - Но это ничего. Мои ребята их уже нашли и везут сюда.
- И что вы с ними сделаете? - у меня разом похолодели ладони.
- Об этом тебе вообще не стоит волноваться, - он потрепал меня по плечу и вышел из комнаты.
Я откинулся на подушки. Этот Роман Александрович далеко не дурак - если он почувствует, что дело пахнет керосином, он Рудольфовичу все выложит, как на духу, а тот уж со мной цацкаться не будет. И хорошо, если мне просто позволят свалить по-тихому из города. А если как с тем Милиным ухажером? У меня и татуировок нет, так что даже опознать не смогут. Че делать-то? Надо как-то предупредить, как-то...
В этот момент дверь приоткрылась, и на пороге возникла встревоженная Милана без косметики и в шелковой ночной рубашке.
- Ты уже проснулся? - она медленно приблизилась к кровати, на которой я лежал.
Я кивнул, а внутри у меня что-то приятно сжалось - вот такая настоящая, взволнованная, непричесанная и ненакрашенная она мне нравилась даже больше, чем при полном параде. Она опустилась рядом со мной на колени, и ее глаза оказались как раз на уровне моих.
- Как ты себя чувствуешь?
- Нормально, - хрипло ответил я.
- Пока ты был без сознания, я поговорила с папой, - она улыбнулась.
Я напрягся:
- И?
- Он не поверил ни единому слову тех бандитов, - Милана склонила голову вправо.
Я прищурился:
- Каких бандитов?
- Тех, которые на меня напали тогда возле клуба... Они говорили, что это ты их подговорил...
- А твой отец что? - мое сердце замерло в буквальном смысле этого слова.
- Ничего - пустил ему пулю в лоб, чтоб не оговаривал честного человека...
Червячок сбросил с головы газетку и включил свет - он подрос, а его взгляд стал еще более укоризненным, чем раньше. Я задвинул его шкафом и выкрутил лампочку. Нечего мне тут так на меня смотреть!
- А остальные? - мне было не все равно, черт подери, но я даже сам испугался своего голоса - того равнодушия, которое прозвучало в нем.
- Не знаю, - она провела рукой по моему животу и остановилась именно там, где нужно. Я боялся вздохнуть, чтобы не спугнуть ее, но мой меньшенький зашевелился и стал наливаться кровью.
- Какой нетерпеливый мальчик, - улыбнулась Милана и рывком сбросила мое одеяло на пол.
На мне была лишь больничная одноразовая рубаха, которая, разумеется, ничего толком и не скрывала. Мила улыбнулась и, немного расчистив себе место, припала губами к моему достоинству.
В коридоре послышались шаги.
- Мила, Милана, подожди... не надо... а вдруг кто-то войдет?
Она отвлеклась от своего занимательного занятия и улыбнулась, прикрыв глаза:
- Никто не войдет, не бойся. За дверью стоит моя охрана. Но если ты будешь кричать, они действительно войдут. Еще и папу позовут.
Я прикусил язык - а вот такого я от нее не ожидал. Дура дурой, а свое дело знает... Черт, как же хорошо она это делает...
Мила проглотила все, затем аккуратно вытерла влажной мочалкой мой обмякший орган, нежно чмокнула меня в щечку и ушла.
А я лежал и прислушивался к шорохам за стеной. Ждал, когда же за мной придут. Но в комнате темнело, и никто не приходил. Не может быть, чтобы этот умник им ничего не рассказал. А если рассказал, почему я до сих пор здесь, а не в том жутком подвале? Ответ напрашивался сам собой - я зачем-то нужен Рудольфовичу. Но зачем?
И вот, когда я уже почти совсем уговорил себя, что если бы меня хотели убить, то уже давно убили бы, в дверь тихонько постучали. В голове сразу закрутился настоящий ураган мыслей, и главной из них была: «Ну, все, дождался»... Стук повторился - робкий и несмелый - следом дверь скрипнула.
Стоп, остановил я панический круговорот, если меня пришли убивать, зачем стучать в дверь?
- Вы не спите? - раздался женский шепот.
Я с облегчением выдохнул и ответил:
- Нет.
- Я ваша сиделка, мне нужно сменить повязки.
- Входите, - позволил я.
Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы впустить в комнату тонкую полоску света из коридора, и снова закрылась.
А потом прямо надо мной вспыхнула яркая лампа. Я невольно зажмурился.
- Извините, но в темноте я не смогу вас перевязать, - сказала сиделка и заботливо подоткнула уголок моего одеяла.
- Ничего, сейчас пройдет, - улыбнулся я, моргая.
И когда глаза привыкли к свету, я смог ее рассмотреть. Она стояла в дальнем углу комнаты рядом со стулом и переодевалась спиной ко мне. Темные вьющиеся волосы до плеч, фигурка гитарного типа, полные ножки, затянутые в плотные черные колготки. И лямки бежевого лифчика слишком сильно врезаются в кожу. Не мой тип, но сразу вспоминается молодость. Когда я еще встречался со своей бывшей, была у меня знакомая, дочка маминой соседки - рыжая, рыхлая, с большой грудью и толстой попой, покрытая веснушками, казалось, от макушки до самых пяток. У нее даже на половых губах были эти темные пятнышки. Но она же здоровенная была, как хорошая свиноматка. А эта такая маленькая, как обожравшаяся зерном дюймовочка.
Тем временем она надела белый халатик, собрала волосы под голубую нетканую шапочку и развернулась ко мне лицом. И тут же наткнулась на мой взгляд. И залилась краской.
Я усмехнулся и поднял глаза к потолку.
Она подошла к тумбочке слева от моей кровати, достала из нее бинты и какие-то баночки и тюбики, потом бережно сдвинула одеяло с моей груди и задрала рубаху.
- В твои обязанности входит только перевязывать меня?
- Нет, еще мыть, переодевать, кормить, помогать вставать и ходить, когда доктор разрешит, убирать в комнате и выполнять другие ваши мелкие поручения, - она не смотрела мне в лицо.
Симпатичная - личико круглое, щечки пухлые, губки мягкие и нежно-розовые, ресницы длинные, глаза светлые. И такая она вся родная и простая, прямо пахнет от нее влажной землей и весенним лугом, что я не сдержался и протянул руку к ее щеке.
- Ты очень хорошенькая...
Она бросила на меня смущенный взгляд, разрезая бинты.
- Вы тоже... ничего... - она снова залилась краской, когда моя рука спустилась к ее плечу и скользнула на грудь. - Извините, я должна... вас обмыть...
Я убрал руку и кивнул.
И пока она наливала воду в небольшой таз в умывальнике, который находился за полупрозрачной ширмой, я размышлял. В ее взгляде не было негодования, возмущения, злости. Она как будто и сама была не против того, чтобы я трогал ее грудь. Может, она готова и дальше пойти?
Сиделка вернулась к кровати, сдвинула в сторону одеяло и, обняв меня за шею, развязала завязки рубахи.
- У тебя очень нежные пальцы, - заметил я, когда она наклонилась к тазу.
- Работа такая, - улыбнулась она и стала бережно протирать мои плечи и грудь.
Я развел руки в стороны, якобы для того, чтобы она смогла помыть еще и мои подмышки, а на самом деле для того, чтобы проверить. Когда мои пальцы сжали ее попку, она чуть вздрогнула, залилась румянцем, но не отстранилась, не закричала, не стала брыкаться или иначе пытаться остановить меня.
Я потянул ее юбку вверх. Она судорожно вздохнула, но продолжила свое занятие.
- А ты всегда на работу без трусиков ходишь? - спросил я, поглаживая ее обнаженные прелести.
Она задышала чаще и не ответила.
Тогда я обнял ее под попой и попытался закинуть на себя. Резкая боль тут же пронзила мою грудь.
- Что вы делаете? У вас же швы разойдутся! - тихо воскликнула она. - Я... сама... Дайте только перевязку закончу...
Как любопытно, размышлял я, пока она бережно обвязывала меня бинтом, она сюда ради этого и пришла? Хм...
Закончив перевязку, вылив воду из таза и выключив свет, она залезла на меня верхом.
- Вообще-то, вам пока нельзя, - заметила она, наощупь пытаясь попасть моим органом себе во влагалище.
- А если ты сама все делать будешь?
Она вздохнула:
- Тогда можн... о-о-о-о... - и тяжело осела мне на ноги.
- Ум-м-м-м, - простонал я и закусил губу.
Она начала двигаться - сначала медленно и осторожно, потом все быстрее, насаживаясь все глубже. Я с трудом сдерживал стоны, она же кусала палец правой руки. Но, как не старалась, двигалась она не ритмично, и все время норовила съехать куда-то в сторону. Я придерживал ее бедра руками, но этого было не достаточно.
После нескольких минут таких мучений она упала мне на грудь, судорожно всхлипывая. Тогда я подправил угол и начал двигать бедрами в том ритме, в каком было удобно мне. Она тихо скулила мне в плечо, и ее шелковистые губки нежно поглаживали мою ключицу.
Закончив, я просто сбросил ее с себя на пол. Еще несколько минут она сидела рядом с кроватью, тяжело дыша, а затем поднялась и ушла в дальний угол комнаты, где рядом со стулом, возле которого она переодевалась, стояла небольшая кушетка.
А ведь я даже имени ее не спросил, подумал я, засыпая...
Две недели пролетели незаметно.
Днем меня навещала Милана, по ночам развлекала сиделка. Иногда заходил Теодор Рудольфович, интересовался моим самочувствием. Я неизменно отвечал, что все отлично. О Романе Александровиче он больше не заговаривал.
Имя сиделки я узнать так и не удосужился...
А две недели спустя, когда мне разрешили вставать, я попросился в город, сославшись на необходимость навестить маму и друзей.
Сначала я зашел на почту. В моем абонентском ящике, куда мне присылали все письма из дому, лежала одинокая телеграмма. Соседка тетя Люся сообщала, что мама умерла и что похороны назначены на пятнадцатое число. Я опоздал.
Шкаф в моем сердце сдвинулся и из-за него сверкнул глазами подросший червячок. Я смахнул слезу и запер дверь на ключ.
Целый день я слонялся по городу, а когда начало смеркаться, зашел в магазин, купил самого дорогого вина и конфет, а на остановке в палатке - самый большой букет темно-красных роз.
Оля встретила меня холодно.
Я выставил вино и конфеты на стол на кухне. Попытался поцеловать ее в щеку, вручая цветы, но она отстранилась от меня.
- Тебя не было две недели, - проговорила она, глядя, как лилось вино в стакан.
- Я болел...
- Мог бы хотя бы позвонить...
- У меня не было возможности...
- Я беременна... срок восемь недель...
- Я дам тебе денег на аборт...
- Нет...
- Что значит, нет?
- Я не стану делать аборт...
- Почему?
Она не ответила.
Я встал и отошел к окну.
Какое-то время мы молчали.
- Я не хочу обременять тебя, - сказала она, наконец.
Я не ответил.
- Сеня, пожалуйста, скажи, ты любишь меня? - она вдруг обняла мои ноги. И когда она успела подползти ко мне?
- Встань, тебе же вредно... - в замешательстве я попытался поднять ее с пола.
- Ты любишь меня? - упиралась она.
Я покачал головой:
- Утром я уйду... навсегда...
Она поднялась с пола, медленно прошла к двери в коридор и, взявшись за косяк, обернулась ко мне. На ее лице играла жуткая улыбка:
- Сегодня Людмилу Разумовну и Лену вызывали в милицию... - я вздрогнул. - Их возили на опознание... В заброшенном карьере нашли тела троих человек... Это были Олег Степанович, Костя и Женя... У них пулевые ранения головы и прострелены колени...
С этими словами она вышла из кухни, а я тяжело опустился на табуретку и обхватил голову руками. Червячок - а точнее огромный червяк-мутант - выбил дверь, выполз на освещенное место и смотрел на меня сверху вниз укоризненно и печально. Этого не может быть... хотя Милана говорила что-то об этом... я все равно не верю... Боже, что же я натворил?
Я выпил все вино сам. Потом допил водку, что стояла в холодильнике у Оли. Потом нашел початую бутылку коньяка. Потом
еще что-то - уже не помню...
Очнулся я утром на лавочке у ее подъезда. Вероятно, она меня не пустила в квартиру...
Ну что ж, значит, так тому и быть. Я привел себя в порядок в туалете кафе, в котором решил позавтракать. И загнал червяка обратно, заколотив дверь досками. Сам знаю, но теперь мне уж точно отступать некуда.
После завтрака отправился к Рудольфовичу...
- Как насчет следующей недели? - на удивление спокойно спросил он после моего сообщения.
- Следующей недели? - от моей уверенности не осталось и следа.
- Ну да, зачем тянуть? Раз уж ты так серьезно настроен, да и Милана, как я понял, не против...
- Хорошо, - кивнул я и нахмурился. Не нравится мне эта его сговорчивость. Что-то здесь не так...
- Завтра прямо с утра перевози свои вещи. Я распоряжусь, чтобы подготовили комнату. А пока можешь быть свободен. У Миланы сегодня занятия до самого вечера. Подготовку к свадьбе начнем с завтрашнего дня...
До самой темноты я бродил по парку. Это странно - я думал, что после разговора с ее отцом у меня на душе станет легче. Честно говоря, я ожидал, что он взбесится, бросится на меня с кулаками и криками: «Да как ты смеешь, ублюдок?» Это его спокойствие у меня окончательно выбило почву из-под ног. Не нравится мне это. Может, наплевать на все и вернуться домой? Посетить, наконец, могилу матери - как раз скоро девять дней...
Нет, лучше пойду к Оле. Расскажу ей все, повинюсь-покаюсь, может, она меня простит... Или даст какой-то дельный совет. Недаром же она меня настолько старше...
Дверь я открыл своим ключом. В квартире было тихо, свет нигде не горел, и я решил, что она уже спала. Стараясь не шуметь, я прошел в комнату. Оля действительно уже лежала в постели - в тусклом свете ночника я различал ее темные рассыпавшиеся по подушке волосы.
А потом услышал звук - всхлип. И заметил, что ее плечи под одеялом вздрагивали. Я опустился на край постели, обнял ее и поцеловал в висок. Она развернулась ко мне и, не говоря ни слова, впилась в мои губы поцелуем.
Это было прощание - мы оба понимали это, хотя и не обменялись ни словом.
Именно поэтому я был с ней так нежен, а она так послушна и внимательна. Именно поэтому, целуясь, мы закрывали глаза, а наши руки блуждали по нашим телам, пытаясь запомнить все до мельчайших подробностей. Именно поэтому я старался вдохнуть как можно больше ее запаха и ощутить как можно больше ее вкуса. А ее движения и прикосновения были такими страстными и... обреченными? Столько в ней было какой-то печали, что у меня щемило сердце и щипало в носу.
На этот раз мы действительно любили друг друга, а не просто трахались.
А потом уснули, крепко обнявшись...
И утром я проснулся как никогда бодрым и решительным. Я столько сил потратил на то, чтобы это стало возможным, что теперь отступать просто некуда... Впрочем, я уже, кажется, говорил об этом...
В доме Миланы меня ждал как никогда вкусный и плотный завтрак - тосты, омлет, неизменный свежевыжатый сок и ароматный кофе. А потом мы с Миланой отправились за покупками.
Она щебетала как птица, смеялась, строила рожицы, периодически пыталась залезть мне в штаны, но я был холоден. Мне, конечно, безумно хотелось, но в последний момент что-то останавливало меня. Как какая-то тень, которая проходила между нами и заставляла меня смотреть на нее с подозрением. Но на поверку подозрения оказывались беспочвенными - она смеялась серебром, щедро сыпала улыбками и стреляла глазками, а потом тайком прижималась губами к моей щеке. И я таял. Но затем все повторялось снова.
Вечером мы вернулись домой, а там уже во всю шел прием - какие-то друзья, знакомые, партнеры и подрядчики. Хозяин был весел и приветлив. Все нас поздравляли, хлопали меня по плечам, обнимали Милу и снова хлопали меня по плечам. Играл небольшой оркестр, пахло дорогим вином и табаком...
Но в этой красочной толпе мне было не по себе. И даже не из-за того, что я здесь был чужим - как раз наоборот, общаться с ними мне было легко. А вон тот усатый толстый мужик - владелец газет и пароходов - вообще был хозяином того коттеджа, который мы строили с мужиками...
- Ну и бригада у вас, - он хлопнул меня по спине, выталкивая из толпы к окну. - Уже больше месяца прошло, а от вас ни слуху, ни духу. Ладно бы хоть за деньгами приходили - было бы понятно, забухали. А так...
- Я... уже не в бригаде... - облизнув губы, ответил я.
- Да понятно, - он с силой сжал мое плечо. - Рудольфыч ни за что не позволил бы своей Миле замуж за гастарбайтера выходить. Ладно, если вдруг своих мужиков встретишь, скажи, чтоб хоть за расчетом пришли - денежки-то их лежат, ждут...
Я кивнул, когда он уже развернулся обратно к столу с напитками, и отвернулся к окну.
Червяк в сердце попытался выломать заколоченную дверь, но я подпер ее чем-то тяжелым.
Во дворе позади пятна света от высокого окна мне почудились человеческие силуэты. Сначала я решил, что это охрана. Но зачем бы им там стоять и в окна пялиться? Силуэты не двигались. Я тоже замер, но сердце мое вдруг забилось, заглушая все другие звуки вокруг. Я узнал их! Вон тот слева стоит, чуть наклонившись вправо, - у Жеки был сколиоз. А тот по середине - чуть пониже ростом - я узнаю эти вихры Степаныча... А крайний справа - самый здоровый - точно Костян...
Я отпрянул от окна.
- Здравствуй, Сеня, как ты себя чувствуешь?
У меня похолодели ладони и взмокли виски. А он что здесь делает?
- Я же сказал, что мы тебе поможем, - Роман Александрович держал в левой руке высокий узкий бокал с шампанским, чуть помешивая искрящуюся жидкость.
- Это... все... - мне вдруг стало трудно дышать.
- А почему нет? - он презрительно хмыкнул.
И вдруг мир вокруг пошел волнами, перемешались в одну кашу лица гостей. И только встревоженный голос Миланы слышался где-то вдалеке, но и он становился все слабее и слабее...
- Мда, пап, ты был прав, это куда интереснее, чем банальное динамо, - со смехом говорила Мила.
- Ну, дык... - с довольной улыбкой ответил Рудольфович.
- Мальчики, спасибо вам. Ваша помощь была просто неоценима, - голос Милы стал глуше, будто она отвернулась куда-то в сторону.
- Рады были помочь, - ответил Костян.
- А Олю я завтра сама навещу. В конце концов, она здесь самая пострадавшая сторона...
- Этот еще в себя не пришел? - послышался голос Романа Александровича.
- Слабак, - хмыкнул Рудольфович. - Из-за каких-то угрызений совести сознание терять.
Резкий запах нашатыря заставил меня закашляться.
Я сел на постели:
- Зачем?
- Без этого было бы скучно, - улыбнулась Мила...