Чай из утренней росы. Часть 28

– Проходи, дорогой, проходи! – он буквально втянул меня в кабинет, похлопал по плечам и спросил с добрейшей улыбкой. – Ну, как?! Одолел?!

– Одолел! – гордо ответил я и выдохнул, словно сбросил с плеч тяжёлый камень.

– Ай, молодец! И привёз ровно в срок! Молодец! – Пчелинцев кивнул на кожаные чёрные кресла, стоящие вокруг низкого журнального стола, и спросил. – Может присядем, кофейку выпьем?

– Спасибо, Евгений Саныч, не могу, дела! – я вынул из пакета китайский роман и протянул ему. – Вот, оставляю вас наедине с ним и с нетерпением жду звонка!

Он взял роман, взвесил на руках и с большим удовольствием громко прочитал титульный лист:

Ч А Й И З У Т Р Е Н Н Е Й Р О С Ы

ф э н т е з и

А потом сказал:

– Ты уж извини, что пригнал тебя в редакцию, но никак не могу привыкнуть читать с компьютера, привык вот так держать страницы, видеть буквы именно под таким углом, править ручкой на полях и слышать постоянное шуршание бумаги! Ну что со мной поделать?!

– Да ничего, я прекрасно знаю вашу привязанность, Евгений Саныч.

– Но разделить не можешь.

– Нет, не могу, я наоборот привык стучать по клавишам и видеть монитор.

– Что поделать, Константин Юрич, привычка есть вторая натура! Ладно, нашей короткой встрече – конец, я начинаю читать и постараюсь не затягивать твоего ожидания! – он снова протянул руку и вдруг что – то вспомнил. – Да, секунду, чуть не забыл: не столь важно, но всё – таки: Представляешь, тут одна японская кинокомпания ФУДЖИ – ТАТО – ФИЛЬМ и китайская ШАНХАЙ – ТИВИ уже проявили к тебе преждевременный интерес, к твоему детищу.

– Это как?

– Дуриком, иначе не назовёшь. Сидя в ресторане Дома литераторов, мой младший редактор Витя Тарасов в разговоре со своим знакомым киношником из Японии возьми да скажи между делом о твоей задумке, а тот загорелся, уже хочет почитать, уже шепнул китайцам на ШАНХАЙ – ТИВИ. Во как! Вперёд батьки – в пекло! Даже Я ещё не открыл ни одной страницы, ещё не принял решения издавать роман или нет, а эти шустрики уже снимать навострились!. .

Уходя от главного редактора по тусклому коридору и спускаясь по той же крутой лестнице, я подумал: "ФУДЖИ – ТАТО – ФИЛЬМ и ШАНХАЙ – ТИВИ это – совсем неплохо, но конечно преждевременно, всё ёщё вилами писано. Меня больше задело другое: почему Пчелинцев сказал о привычке как о второй натуре? Он ничего зря не говорит. Почему акцентировал на этом? Случайно? Конечно, случайно, но попал в точку. Моей привычкой с некоторых пор стала м е с т ь, значит моя вторая натура – м с т и т е л ь. "Неуловимый мститель", да нет – злостный мститель. Чёрт! Как это всё надоело и мешает жить, какой – то сплошной бред, надо немедленно с этим покончить, немедленно!".

Я встряхнул головой, часто поморгал веками, достал мобильник, включил и набрал номер. Возбуждённый голос Ольги тут же опередил меня:

– Костик! Полный порядок! Все соберутся в два часа и будут ждать! Можешь приезжать!

– Понял! Еду! – и вышел на улицу.

Там падал пушистый чистый снег – на крыши машин, на скамейки сквера, на плечи и шапки прохожих, на спины собак, на ворон, голубей:

Когда я шагнул из лифта на лестничную площадку, держа в руках пакеты с фруктами и вином, уже точно знал, какие слова надо сразу сказать с порога квартиры.

Нажав кнопку звонка, мой палец отпустил её, и почти сразу послышался деревянный стук, быстро приближавшийся к двери, потом щёлкнул замок, и дверь открыла Ольга, неуклюже пятясь на костылях и пропуская меня.

Ольгино лицо было бледное, похудевшее, с очень большими влажными глазами – они смотрели на меня с глубоким внутренним страхом. На ней аккуратно сидело ярко – праздничное длинное платье, скрывавшее ноги почти до самых ступней.

– Проходи: – тихо шевельнулись её сухие губы.

Я вошёл и заметил молчаливую Тамару Петровну, почему – то робко глядевшую из ванной комнаты своим мощным "портретом" с голубым бантом под воротником, зато в коридоре смело появился Юрий Семёныч в тёмном костюме и ослепительно белой рубахе с галстуком, он замер в напыщенно – актёрской позе и вопросительно уставился на меня.

– Я приехал просить прощенье, я хочу извиниться, – стеснительно проговорил я, словно провинившийся ребёнок, и протянул пакеты Юрию Семёнычу.

Он пренебрежительно хмыкнул и резко ответил:

– Что ты мне тычешь?! А вдруг там у тебя килограмм тротила, сейчас возьмусь, и как шарахнет!

– Перестаньте, Юрий Семёныч, – заступилась Ольга и закрыла за мной дверь. – Там фрукты, вино, шампанское. Человек с миром пришёл, даже извиниться хочет, а вы со своими: шахидскими шутками: Костик, раздевайся, проходи, – и хотела сама взять пакеты.

– И правда, Юрий Семёныч, – сказала Тамара Петровна, наконец – то выйдя из ванной комнаты в шикарном шёлковом голубом платье и схватив пакеты из рук дочери. – Вы разве не видите, что Костик явился чинно и благородно? Значит, он что – то понял, осознал, перестрадал. Ведь так, Костик?

Я покорно закивал головой:

– Понял, Тамара Петровна. Осознал, Оленька. Перестрадал, отец.

Юрий Семёныч вдруг сильно схватил меня за руку и толкнул в комнату:

– Не называй меня отцом, умник! Я приехал сюда, скрепя сердце лишь по одной причине – набить тебе морду, иначе другого случая никогда не будет, даже белую рубаху надел, чтобы сохранить брызги твоей мерзкой крови, как доказательство своего удовлетворенья!

Кто – то в ужасе вскрикнул – то ли Тамара Петровна, то ли Ольга, и бросились мне на помощь.

Юрий Семёныч действительно хотел ударить, но в комнату вовремя влетела Наталья, где – то сидевшая до сих пор, она опередила мамашу с сестрой, подскочила ко мне и властно шикнула на Юрия Семёныча:

– Только попробуйте! Я тут же откажусь от своих слов, а у вас осталось всего несколько дней!

Он моментально поостыл, секунду подумал, натянуто улыбнулся и "доброжелательно" предложил:

– Действительно: ты чего стоишь "сынок" : как бедный родственник?. . Давай – давай, раздевайся, проходи, будем пить и закусывать фруктами...

Он гордо развернулся и зашагал из комнаты, цитируя на ходу:

– "Собрание друзей не видел лучше я!

Мы все в одном ключе,

Мы все в одном созвучии!" – и громче громкого закончил. – Уильям Шекспир "Укрощение строптивой", четвёртый акт, действие третье!!!

Наталья очень волнительно смотрела на меня и будто ждала чего – то.

– Я всё знаю, – спокойно ответил я на её молчаливый вопрос. – Желаю удачи в сказочной Эль – Фуджейре, ты долго мучилась, искала и, по – моему, нашла своё счастье. Верно? – и посмотрел на совершенно оторопевших Тамару Петровну и Ольгу.

– Прости: Костик: – прошептала Наталья.

– Что ты, что ты, это я у тебя прошу прощенье, у Ольги прошу, у вашей мамы.

Тамара Петровна распорядилась:

– Наталья, помоги мне помыть фрукты и оставь, пожалуйста, Ольгу с Костиком наедине.

Наталья с мамашей мигом удалились, а Ольга взяла мою куртку и осторожно сообщила:

– Ты не пугайся, но я тоже всё знаю – про тебя и Наталью, про вашу кратковременную связь.

– Я не пугаюсь, "мы же все в одном ключе и все в одном созвучии", поэтому в этой семье всё очень быстро меняется и быстро узнаётся.

– Хорошо ответил, мне нравится, – она кисло улыбнулась, – но почему ты так безжалостно бил Наталью, просто кошмар какой – то?

– В каком смысле? – не понял я.

– В прямом, она показала нам видеозапись.

– Показала?!. . А – а – а, да – да, я хотел её изнасиловать в коридоре: но я потом извинялся и сейчас тоже, и ещё буду извиняться: я в тот момент был так одинок: просто невыносимо: да и ты, между прочим, тогда уехала с Юрием Семёнычем:

– А я тебя и не виню, хотя эта запись до ужаса страшная, но виновата только я, что ты кидался на сестру, прости меня.

– Да что вы извиняетесь передо мной? Поймите, это я приехал просить прощенье, и ты пойми в первую очередь, Оленька, – я чмокнул её в щёку.

– Ой, – вырвалось у неё. – А ещё?

Я чмокнул ещё и ещё несколько раз.

– Господи, неужели я чувствую твои губы? Неужели всё может вернуться на свои места? – и она прикрыла глаза, а веки дрожали как крылышки пугливой бабочки. – Господи, я не хочу никакой Эль – Фуджейры, я хочу на нашу с тобой дачу в деревню Рогово к маленькой речушке под милым названием Мочка, я хочу каждое утро брать у бабы Клавы парное молоко, свежие куриные яйца из – под её несушек и ходить за вкусным серым хлебом в деревенский лабаз. Неужели всё может вернуться?

– Может, если вы сейчас с сестрой будете во всём меня поддерживать и защищать от нападок Юрия Семёныча.

Она открыла глаза и протянула губы:

– Будем, будем, будем, поцелуй сюда, прошу.

Я поцеловал и тут же отпрянул назад:

– Увидят.

– Ну и что, глупенький. Мама только и мечтает, чтобы мы опять сошлись с тобой, а ЕМУ наплевать, он исправил своё положение за счёт моей сестры, а теперь спит и видит, когда улетит, наконец, в Эль – Фуджейру вместе с Натальей.

Тамара Петровна, проходя мимо нашей комнаты и неся тарелки с фруктами, пригласила:

– Оля! Костик! Всё готово! За стол!

За ней быстро шмыгнула Наталья и весело повторила:

– За стол! За стол! Оля! Костик!

– Костик, – сказала мне тихо Ольга, – мама и Наталья ничего не знают про горох, этой темы даже не касайся.

– Я в курсе, вы: попали в аварию, а если со злости коснётся Юрий Семёныч?

– Не коснётся иначе Эль – Фуджейры ему не видать, сейчас Наталья на моей стороне.

Я понимающе кивнул.

Когда мы с Ольгой вошли в большую гостиную, Юрий Семёныч стоял у стола, открывал шампанское и вино, а Тамара Петровна и Наталья расставляли тарелки и клали на салфетки ножи для фруктов.

– Я гляжу "мой сын" дорогое извиненье купил! – уколол Юри

й Семёныч, увидав меня. – Лучшее шампанское, Итальянское вино, груши, персики, виноград, сливы, абрикосы, яблоки, вай – вай – вай! Однако, как говорится в моём любимом фильме "Кавказская пленница", ошибки надо не признавать, прячась за фруктами и вином, их надо смывать кровью!

– Юрий Семёныч! – раздался недовольный Ольгин голос.

– Юрий Семёныч! – поддержала Наталья.

– А что: Юрий Семёныч молчит: – он сразу притих, но язвить не перестал, – просто вспомнил любимый фильм: там товарищ Саахов тоже пил шампанское с фруктами, а потом получил в задницу порцию соли из винтовки. Я боюсь как бы "мой сын" ни влепил всем нам подобный солёный продукт.

– Юрий Семёныч! – укоризненно сказала Тамара Петровна и посмотрела на меня. – Костик, а ты – то чего молчишь?! Приехал просить прощенье, значит, проси публично, приехал извиняться, значит, извиняйся публично, иначе Юрий Семёныч просто не даст тебе продохнуть своими колкими шутками, и ты задохнёшься от его желчи!

– А вот это сказано здорово и точно! – оценил Юрий Семёныч и стрельнул пробкой шампанского.

Я смело подошёл к столу, первый взял бокал и поднёс к его бутылке.

– Ого! Гусары рвутся в бой! Ну – ну! – и Юрий Семёныч брезгливо капнул мне шампанского.

– Отец, прошу налить всем женщинам и себе, – попросил я.

– Опять "отец"?! Опять?! – и бутылка нервно задрожала в его руке.

– Да, опять, – ответил я спокойно и даже обиженно, – потому что ты для меня всю жизнь был отцом, и не надо мне никаких рассказов о прошлых временах, пойми ты это. И я буду всегда называть тебя именно так, другого человека у меня нет. И если хочешь, это – моё первое извинение. Я извиняюсь перед тобой, что когда – то наговорил тебе кучу гадостей, не поняв твоего искреннего влечения к Ольге, я тогда не осознал, что жизнь диктует своё.

– Это когда "тогда"?! – он в упор посмотрел на меня и будто обдал кипятком. – Ни тогда ли, когда ты меня и Ольгу посадил:

– Юрий Семёныч! – мгновенно оборвала Ольга. – Вы разве не хотите принять от Костика такое сердечное извиненье?!

– И правда, – добавила Тамара Петровна, – мне особенно понравилось вот это: "жизнь диктует своё". Он не сказал: измена, предательство, а "жизнь диктует своё", жизнь знает лучше всех – с кем нас соединить, в кого нас влюбить, а кого откинуть подальше. Молодец, Костик.

– Юрий Семёныч, вы разве нам не льёте и разве сами не выпьете за это? – удивилась Наталья.

– Что "Юрий Семёныч"? Если вы так просите: я могу выпить бокальчик, конечно: давайте, подставляйте:

Он стал наполнять бокалы, потом все женщины двинули хрусталь в мою сторону, звякнули, и Наталья настойчиво заметила:

– Юрий Семёныч, а вы не желаете коснуться своим бокалом до бокала Костика?

– Я желал коснуться до его морды, а вы мне не дали!

– Мы даём вам другую возможность, – ласково сказала Наталья и улыбнулась, – более приятную.

– И правда, – поддержала Тамара Петровна, – коснитесь бокалом, ну что вам стоит? Ну, ради меня.

Он скривил недовольную рожу, повращал губами, покрутил головой и нехотя прикоснулся.

Все выпили и сели.

Я немного пригубил шампанского, остался стоять и продолжил, стремительно идя вперёд и только вперёд:

– Тамара Петровна, дорогая: я весь дрожу: дрожу как школьник: у меня внутри всё трясётся от полного осознания своей вины... Я теперь прошу прощенье у вас: прошу прощенье за тот несдержанный и грубый тон, когда приехал сюда к вам: вы, наверное, помните? Я был невнимателен к вашим словам, был дерзок и противен, простите, – и я склонил голову.

Она указала пальцем на меня, оглядела всех и сделала вывод:

– Вот она – истина. Он пришёл к ней. Он наконец – то открыл её для себя, и посмотрите, как ему стало легко и радостно на душе, признавая себя несдержанным, грубым, невнимательным, дерзким и противным. Он понял, что его поведение в тот день было невыносимым. Что я могу сказать тебе, Костик? Ты страдал от того, что Ольга по велению жизни увлеклась Юрием Семёнычем, а страдания есть единственный путь к счастью, так сказал Великий Достоевский. Значит, ты воистину счастлив, и счастье снова вернулось к тебе в образе Ольги. Я прощаю тебя и вот что скажу: в тот тяжёлейший для тебя момент не надо было ломать дров, а надо было признать себя несостоятельным и немощным мужчиной в отличие от тогдашнего Юрия Семёныча.

– Действительно, золотые слова! – согласился Юрий Семёныч, опустошая тарелку с мягкими сочными грушами, и вдруг спохватился, – а почему "тогдашнего"?!

– Потому что сегодня у вас другая жизнь, – назидательно ответила Тамара Петровна, – и прошу вас: побыстрей улетайте с ней за границу, а то неизвестно как эта жизнь поведёт себя, – и посмотрела на Наталью, которая сосала персик.

– Я сам жду и не дождусь! Остались какие – то четыре дня, а тянутся как вечность! – и он активно принялся за тарелку со сливами. – Но всё – таки почему "тогдашнего", Тамара Петровна?!

– Потому что тогда вы были выше Костика, устремлённей, богаче своими жизненными предложениями – интересными и перспективными, но удержать Ольгу не смогли, авария на дороге вам подставила ножку, и Ольга снова упала Костику в руки, чему я очень рада. Оставьте фрукты, Юрий Семёныч, и налейте нам шампанского, я принимаю извиненье Костика и хочу выпить за это!

Он вытер салфеткой пальцы, взял шампанское и налил всем женщинам кроме меня.

– А Костик что, не человек? – недовольно спросила Ольга.

Юрий Семёныч принципиально грохнул бутылку на стол и ответил:

– Нет, не человек, он – злодей! Я злодеям больше не наливаю, избавьте меня хотя бы от этого, я и так на удивление себе во всём слушаюсь вас!

– Тогда налью я, – и Ольга схватилась за костыли, чтобы встать.

Я хотел остановить и сам налить, но Тамара Петровна уже цапнула бутылку и сочувственно сказала:

– Сиди, моя милая, тебе только не хватало прыгать на своих деревяшках! Если "тогдашний" Юрий Семёныч не смог уберечь тебя, то нынешний Костик, надеюсь, исправит положение! – она приподнялась, плеснула в мой бокал шипучего вина и закончила. – Я пью за твоё искреннее и тёплое извиненье!

Все женщины глотнули шампанского, а Юрий Семёныч зло усмехнулся:

– Он, пожалуй, исправит положенье – ещё добавит пару костылей!

Ольга поперхнулась, но сдержалась, не закашляла.

– Отец, – скромно попросил я, – разреши мне теперь извиниться перед Ольгой?

Он с ненавистью посмотрел на меня и ответил:

– Чёрт бы тебя побрал, "сынок! Если ты ещё раз о чём – нибудь спросишь "папу", он точно чокнется с твоей головой вот этой самой бутылкой! – и стал шумно взахлёб выпивать свой бокал.

– Костик! – быстро вмешалась Ольга и положила на мою ладонь свои дрожащие холодные пальцы. – Не обращай внимания, я слушаю твоё извиненье! А вы, Юрий Семёныч: откройте, пожалуйста, вторую бутылку и не держите на столе пустую, очень плохая примета!

Недовольно бубня под нос, он всё же выполнил просьбу.

Я начал извиняться:

– Оленька, жизнь действительно диктует свои незыблемые правила. Я последние дни и помыслить не мог, что снова буду находиться рядом с тобой за одним столом, пить за тебя божественный нектар, говорить тебе самое сокровенное, дышать лёгким ароматом твоих духов и видеть большие как озёра глаза. Я не хочу быть многословным и утомительным, скажу одно. Я был обыкновенным частным собственником. Не имея никакого официального права – ни брака, ни штампа, ни свадьбы с тобой – я не должен был ограничивать твою нежную натуру в её законных природных интересах, в сердечных влечениях и желаниях, в радостных побуждениях и стремлениях к чему – то другому, более интересному и светлому чем моя эгоистичная персона. Я прошу у тебя извиненья. Прости.

– Браво, ой, как браво: – с наслаждением прошептала Тамара Петровна, откинув голову назад и прикрыв глаза, – какой чудесный слог, какое классическое извинение, какая справедливая жертвенность во имя новой супружеской жизни, ай да Костик! Юрий Семёныч, шампанского!

Ольга посмотрела на меня, грустно улыбнулась и сказала:

– Спасибо, я принимаю твоё извиненье, и очень хочу выпить за это, ты не представляешь себе, я всё разом забыла – и страх, и боль, и страданье, и каждодневные слёзы.

– Юрий Семёныч, шампанского! – повторила Тамара Петровна.

Он вынул пробку, стрельнул салютом, наполнил женские бокалы, налил себе, а меня опять пропустил.

Мне плеснула сама Наталья, она настороженно поглядела в моё лицо и тут же сконфузилась.

– Ну вот, друзья мои, – злорадно проревел Юрий Семёныч, – наконец – то мы подошли к самому главному, к нашей Наталье! – ему не терпелось, он весь выходил из себя. – "Сын мой", чёрт бы тебя побрал, мы тут час назад смотрели любопытную видеозапись, и возникла большая неувязочка: как можно было обвинять меня и Ольгу, когда сам хотел изнасиловать Наталью, жестоко избивая невинное хрупкое существо?!

– Я протестую! – воскликнула Наталья. – Мы уже во всём разобрались сами!

– Секунду, Наташенька! Вы могли сколько угодно разбираться, это было вашим личным делом в мягкой дачной постели! Я говорю не об этом, я спросил о другом, неужели непонятно?!

– Всё понятно! Всё понятно! – застучала ножом по тарелке Тамара Петровна. – Не ссорьтесь, у вас скоро отъезд за границу! В данном случае, дочь моя, Юрий Семёныч прав, он говорит о поведении Костика, которое вызывает всякое отсутствие логики! Если человек обвиняет другого человека в нечистоплотности, то он сам должен быть абсолютно чист в своих поступках! У меня до сих пор от этого просмотра мелькают в глазах кошмарные синяки и ссадины жестоких побоев! Костик, будь любезен ответить на справедливый вопрос Юрия Семёныча, иначе мы не примем твоё извиненье перед Натальей!

– Я протестую! – повторила Наталья.

– Я тоже! – поддержала Ольга и подняла руку как на суде.