Сексуальная история. Часть 2
Посмотреть на чужеземца высыпало все население от малого до стариков и старух, в том числе и седой дряхлый отец Медведко. Потеряв мужскую силу, он передал власть над родом сыну, а сам числился волхвом, решал вопросы морали и соответствия заветам предков. Всего в поселении жило человек восемьдесят. Детишек очень много, но их и много умирает. Потому должны все бабы рожать, пока природа позволяет.
Медведко одним движением бровей разогнал по местам толпу зрителей, низко поклонился старому отцу и занялся обустройством моего быта. Открыл дверь в одну из клетушек.
– Здесь лишнее сложи и спать тут будешь. А сейчас в баню очищаться пойдем. Перемена одеть есть или наше дать?
Перемены у меня только свежая пара носков, но решил все же остаться в своем. Главное, здесь можно сложить амуницию. Клетушка где – то три на четыре метра, стены бревенчатые, пол из строганых плах настелен. Потолка нет, над головой стропила крыши и жерди от стены до стены, чтобы вешать на них припасы. На полу штабель мешков с зерном. Вот на них и буду спать. Снял бронежилет, оставил в клетушке ранец, запасные лезвия стреляющего ножа, автомат, но пистолет в карман положил на всякий случай. Достал носки, полотенце, мыло и все! Долго голому одеться – взять и подпоясаться.
За оградой, у самой воды топилась баня размеров необычайных, не меньше любой жилой избы. В продухи под крышей валит дым, суетятся те самые бабы – рабыни в белых рубахах до середины голени, но без поневы, которая им не полагается. Другое отличие – волосы рабыни. У замужних (мужатых) женщин головы покрывают платки, ни один волосок наружу не выбивается. У девушек и девочек головы открытые, волосы заплетены в одну косу, вокруг головы обязательно пестрая домотканая лента, на шее немудрящие бусы из сушеных ягод и каких – то деревяшек. У рабынь головы не покрыты, ни ленты, ни бус нет. Теперь понятно, кого можно по сараям валять и брюхатить.
Между избами тоже кипучая деятельность. На огонь установлены большие котлы, в которых варят моего медведя. Десяток женщин (девушек и мужатых) потащили в один из сараев парашют. Там его будут распускать.
Вышли из изб мужики, которые за медведем ходили и потянулись в сторону бани. Но и женщины, что мой подарок прибирали, тоже к бане идут, и с ними идет: Травка! Я сразу к Колоску с вопросами, на которые он терпеливо ответил.
– Скажи, Колосок, мы идем банным паром очищаться от скверны, а женщины зачем?
– Они осквернились о твои, Воин, крылья. Им тоже банное очищение нужно.
– А почему женщины с нами в баню идут? Разве мы вместе париться будем?
– Конечно вместе. Неужели два раза баню топить. Так никаких дров не хватит. Баню построили такой большой, чтобы всем разом париться. А у вас, что мужики и бабы отдельно парятся?
– Конечно, отдельно. У нас считают, что мужчина не должен видеть женщину голой, ну, разве что, кроме своей жены. Если случайно увидел, то отвернись. Потому бабы с детьми вместе моются, а мужики отдельно.
– Ну и порядки у вас – все не как у людей!
В большом, как аэродром, предбаннике мужчины и женщины вперемежку разместились по лавкам и разоблачаются. И теперь мне трудно понять, кто рабыня, а кто свободная женщина.
Травка, наглая девка, напротив меня уселась, сняла ленту с волос, паневу и о чем – то с соседкой тараторит. Рубашка белая на ней и ничего больше. Белья нижнего аборигены не носят и потому раздевались быстро. Большинство уже в парную ушло, а она все здесь и на меня уставилась. Ну, как при девушке раздеваться!
А на мне надевано: камуфляжные штаны и куртка, а под ним "сетка" – наружное белье из мягких веревок, она вентиляцию дает и хранит тепло в холодную погоду. Ниже тонкое льняное белье. На ногах прыжковые ботинки на шнуровке да толстые шерстяные носки.
Расшнуровал ботинки, снял куртку и брюки. Тут увидела Травка на мне "сетку". Она в это время рубашку снимала, уже до пупа ее подняла. Так и замерла, светит курчавыми волосиками между ног. Придерживая рубашку на поясе подошла, как завороженная, и "сетку" рукой трогает. Потом зажала подол между ляжек и присела, мои ботинки рассматривает, в руках вертит. Сидит на корточках с голым задом, будто справляет нужду. Взяла грязные носки
– Давай, я тебе их постираю.
Скинула рубашку, мелькнула крепкой попой и убежала с носками в парную. Сидеть дольше не имеет смысла, разделся и пошел париться. Жара как в аду. На дышащую вулканом каменку поддают не воду, а квас. Дух хлебный стоит в парной. В парилке почти темно, потому как все продухи заткнуты для сохранения жара. Светят только два жирника с малюсенькими фитилями. На верхнем полке старого деда три голые рабыни вениками охаживают, а он только довольно кряхтит:
– Пару подбавьте! Ох, еще парку!
Баня просторная, но и народа в парной человек 35 – 40. Мужчины и женщины то и дело задами друг о друга толкаются. Поневоле вспомнил Рождественского:
И голых баб, как в бане:
Стоит непрерывное шлепанье веников. Различаю в полумраке громадного Медведко и Колоска. Каждого из них стегают в три веника, тоже рабыни стараются. Хитрецы эти призвали самых молоденьких рабынь с торчащими грудями и упругими попками. Может, этим вечером они не к женам пойдут, а завалят этих рабынь на сеновале.
Тут, какая – то голая занесла в парную всю мою одежду и развесила над каменкой для прожаривания. В качестве профилактики от вшей.
Кто – то не вытерпел и выскакивает в речке охладиться. Я прилег на полке, не на самом верху, и потихоньку привыкаю к жаре. На меня остальные – ноль внимания. Вдруг кто – то меня веником – хлоп, хлоп! Стоит возле меня Травка, улыбается во весь рот и стегает в два веника. И чего она ко мне привязалась?
– Повернись на спину – говорит Травка.
Перевернулся, прикрыл веником причинное место, чтобы она по яйцам не попала. Парит меня девка, как персональная рабыня.
Долго парились, окунались в речку и снова парились. Народ постепенно вытек из бани, и в какой то момент мы опять остались вдвоем с Травкой. Она, видать, ждала этого момента для отчаянного действа. Взяла руками левую грудь, сует мне в лицо и шепчет, вернее, просто губами шевелит:
– Потрогай...
И видя, что я не реагирую:
– Полапай.
Что за провокация? Вспомнилось сразу наставление Колоска, что в бане НЕЛЬЗЯ! Но невозможно было удержаться. Судите сами, стоит перед тобой голая фигуристая девушка и предлагает ее грудь пощупать. Осторожно, двумя пальцами взял ее за грудочку, сдавил легонько, и потом погладил нежно сосок. Стоит Травка, не шелохнется, только глаза горят.
– Повернись – шепчу – задом.
Она повернулась и попку выставила. А попа у нее круглая и тугая, как футбольный мяч. Кажется, она зазвенит, если шлепнуть. Но я шлепать не стал. Медленно провел кончиками пальцев по хребту, по ложбинке между половинками попы, задержался на самом низу ягодиц, чуть приподнял их и убрал руку. Травка повернулась ко мне и говорит:
– Сватай меня у батюшки. Я тебе хорошей женой буду.
– Нет, – отвечаю – мне нечем вено за тебя заплатить – фыркнула она как кошка и выскочила из парной.
Застолье во дворе продолжалось долго. На козлы уложили толстые плахи – вот вам и стол. Вареной медвежатины навалом, каши, молоко кислое и пиво, а вот с хлебом у земледельцев туговато. Пиво, признаться дрянное, не пиво (в нашем понимании), а прокисшая брага. Но голову кружит здорово. За столом одни мужики и взрослые парни. Разговор скоро перешел на то, как я медведя порвал, какой я великий Воин. С того времени и стало мое имя среди славен Воин. Сижу рядом с Колоском, больше молчу и слушаю. Не подобает Воину праздная болтовня. Тут один парень меня задирать стал, на кулачки вызывает. Колосок шепчет, что это Травкин жених, который после свадьбы собирается в военный поход. Понятно, деревенский дурак чувствует себя дружинником и хорохорится. Только что же он от молодой жены в поход собрался. Когда я в прежнем мире женился, то меня никакими силами невозможно было оторвать о юбки молодой жены – вернее от того, что под этой юбкой. Яр совсем расходился, а Медведко его не утихомиривает и на меня хитро смотрит.
– Хорошо – говорю – померяемся силой. Кулаками биться, калечиться я не буду, потому как здесь в гостях. А побороться всегда готов.
Вышли на середину. Ну что может пьяный деревенщина против десантника, обученного рукопашному бою! До такого искусства им еще лет пятьсот жить и учиться. На первой же секунде швырнул его, улетел Яр мало не на другой конец двора. Требовал еще бороться, но его остановили. Всем было ясно, что против меня он не боец.
Галдеж и питье пива продолжались еще долго, но я, под шумок, отправился в свою клетушку спать. Разделся, постелил на мешки какие – то шкуры, укрылся мохнатым волчьи
м одеялом и – до свиданья! Только стал засыпать, дверь скрипнула. У меня в мозгу сразу сработал тревожный сигнал на боевиков. Встрепенулся, нашариваю пистолет и вижу, стоит в открытых дверях женщина в одной исподней рубашке, без поневы. По одежде и волосам – рабыня. Молодая, не высокая и очень хорошо сложена. Рубашку грудь выпирает. Мне все видно, как на ладони. Солнце село, но вечерняя заря что – то долго тянется. Наверное, забросили меня боги далеко на север.
Заговорила пришедшая, даже странно, по ученому:
– Позвольте войти и вам любые услуги оказать.
Ну, блин! Чудеса в решете, сказки из "Тысячи и одной ночи"! И кого это Медведко мне прислал?
– Проходи. Ты откуда будешь?
Подошла робко и стоит около моей самодельной постели. Руки под животом сложила, голову опустила.
– Я здешняя рабыня – скотница Елена. Меня хозяин недавно купил на торгу у ромеев, а они из – за моря привезли.
– Садись, Елена. Только я устал, не до любовных утех мне сегодня.
Елена взялась за подол рубашки и потянула ее вверх. Как при замедленной съемке обнажалось удивительное белое тело. Показались колени, потом красивые бедра, пучок волос между ними, торчащие груди и опять лицо. Присела ко мне на постель эта голая точеная фигурка, произведение искусства.
– Если Воин устал от великих подвигов, я могу ему кости размять, Могу подушкой под его голову лечь. На мне спать мягко и сны будут сладкие. Умею раны и болезни лечить травами и наложением рук. Обучена ублажать мужскую силу лежа, сидя, стоя, спереди и сзади. Но здесь этого никто не понимает – вырвался у нее крик души!
Да, в этом крестьянском захолустье никто не оценит прелести ее тела, образованность и утонченную любовную игру. Просто пьяные сыновья хозяина будут валять ее на соломе, больно мять груди, дергать за соски, похоть свою тешить. А попробуй она охнуть от боли, сразу выпорют. Потом начнут ее подминать и подросшие внуки хозяина, но, сохрани Великая Матерь, не обрюхатят. Зачем терять рабу, раба денег стоит. Так и угаснет ее нездешняя красота между скотным двором и похотливыми мужиками. Возможно, шла она с робкой надеждой. Ожидала, что сильный Воин будет к ней добр. Сильные люди часто добры. Оценит ее изощренное умение и даст ей ребенка. Тогда станет она свободной. Самой младшей и бесправной в этом роду, но свободной.
Так, или примерно так думал я, разглядывая Елену. Погладил я ее по голове и, не спеша, уложил животом на постель. Вытянула руки вперед, голову на бок повернула, чтобы видеть своего господина. От плеч спина прогибается к талии, волной поднимается попа и снова спад бедер. Поглядеть одно удовольствие. Скользит моя рука по этим волнам. Задержалась ладонь на попке и та приподнимается, сама подставляется под руку. Груди ее к постели телом прижаты. Только я попытался до титьки добраться, Елена неуловимым движением чуть повернулась и легла ее грудь мне на ладонь. Так и держу ее – одной рукой за попу, другой за титю. Вроде и не шевелится, а трется о мои руки и задом и грудью. Из какого же она Заморья, где рабынь такому искусству любви обучают?
Вдруг возникло дикое желание дернуть ее вверх, поставить раком и грубо отиметь во все дырки. Но этот зверь во мне утих так же быстро, как проснулся. Осторожно перевернул женщину животом вверх и приник губами к ее соскам. Спину выгнула Елена, груди выставляет, а сама мои волосы ерошит и гладит. Другой рукой по спине пробежала, нажала на какие то точки. И будто третья рука уже трогает мои ягодицы и к мошонке подбирается. Наконец, добрались ее руки до моего члена, который после всех событий вставать никак не хотел. Кисти Елены уже огрубели на крестьянской работе, но действуют удивительно нежно. Копошатся подо мной Еленины пальцы, крайнюю плоть отодвинули потом в промежности, в самом корне члена стали массировать. Одновременно она плечами шевелит и к моим губам то один, то другой сосок подставляет.
И вдруг налился мой член небывалой силой, даже в яйцах щекотно стало. Стоит как кол, как стальной клинок. Переместился я между ног Елены, которые услужливо согнулись в коленях и открыли путь к заветному женскому месту. Вошел в нее как по маслу. И закачалось тело рабыни в такт моим движениям. Двигает поясницей, попой, ляжками, руками меня гладит, и что – то на ухо шепчет. Не могу понять что, но очень ласковое. А в голове моей рычит мысль "никому не отдам, что угодно сделаю, но заберу ее с собой из этой глухой дыры". А сам в это время двигаюсь в ней и никак насытиться не могу. Это был какой – то пир плоти, заветная мечта любого мужчины.
Елена, рабыня.
Пришлый воин был моей последней надеждой. Из этой лесной стране затерянных поселений убежать невозможно. В дремучих лесах нечего делать без лука, топора огнива. А кто их даст рабыне? Нужно умение ночевать в мороз у костра, переходить болота, охотиться. Неумелый погибнет от голода, утонет в болоте или его разорвут хищные звери.
Среди этих лесных земледельцев не помогает мое искусство. Их не интересует умение лечить травами. Они полагаются на знахаря – арабуя, который живет за дальним болотом. Его вызывают к заболевшему сородичу или недужного несут в его избушку. Знахарь помогает редко. Самый плохой лекарь Элаи много искуснее этого арабуя. Потому, сплошь и рядом, женщины умирают во время родов, дети летом погибают от поноса и никто не может правильно сложить сломанные кости. Но так они жили всегда и не допускают мысли, что может быть иначе.
От меня требуют другого, но я так и не научилась ткать, косить траву и метать сено. С трудом освоила прядение, но нитка получается неровной. В результате подзатыльники за нерадивость от хозяйки. На прополке льна и репы руки саднит от колючих сорняков, болит спина от работы в наклоненном положении. Дважды я предвидела пожары и один раз большое наводнение, но кто станет слушать рабыню?
Невежественные мужики насиловали мое тело, распростертое в сарае. Первым был сам Медведко. Спину кололи острые соломинки, я задыхалась под тяжестью его громадного туши. И шел от него омерзительный смрад, несмотря на частое посещение бани. Где уж тут я могла показать искусство любви. Он не ласкал мое тело, просто удовлетворял похоть, но не потерял разума и излил семя на мой живот. Владельцы рабынь не допускали их беременности. Иначе, по древнему обычаю, родившая рабыня получала свободу и могла уйти их поселения. Это на словах, а на деле, куда ей идти? Оберегая для себя животы рабынь, хозяева круглый год держали мужчин – рабов на дальних пастбищах, не допускали их в поселение. Усадебных же рабов холостили еще в детстве.
Медведко встал с меня и молча ушел прежде, чем я сомкнула ноги. За ним, в скором времени, моим телом воспользовались все его сыновья. Но я им не понравилась. К их услугам были крепконогие, широкозадые рабыни – словенки, выражавшие под хозяином свою радость громким визгом. Рассудив здраво, Медведко определил меня скотницей, которая должна доить коров и задавать им корм.
Мужчины меня больше не трогали, но их заменили подростки. Они еще не способны были изнасиловать безответную рабыню, но практиковались на мне в изучении устройства женского тела. Какая гадость!
Проклятый город Элай! Как может в этом мире защитить себя женщина, за плечами которой не стоит мужчина с мечом или право гражданки сильного полиса? Первый же полупьяный нищий завладел мной. Он был гражданином Элая! Сорвал с меня всю одежду в поисках клейма на теле. Еще хорошо, что я сопротивлялась недостаточно сильно, иначе он бы меня искалечил. Клейма он не обнаружил, значит, нет опасности появления законного хозяина его добычи. Никто не предъявит ему обвинения в воровстве. Поскольку, он обнаружил меня на берегу залива, то разумно предположил, что его добыча спаслась вплавь с погибшего корабля.
Нищий гражданин великого города надел а меня ошейник из куска веревки и голую повел на городской торг. Рабов всегда продают голыми. Торговец дал за меня сумму, достаточную, чтобы он мог напиться до поросячьего визга. Новый хозяин, прежде всего, меня выпорол. Не за какую то вину, а в знак его власти надо мной.
Потом начался детальный осмотр приобретенного товара. Меня нагнули, заставив взяться руками за щиколотки, раздвинули нежные лепестки малых губ. Разочарование наступило сразу – я была НЕ девственница! Таким образом, моя цена уменьшалась в два раза.
Мне грозила страшная опасность – меня могли заклеймить каленым железом. Клеймо ставили на разных местах: на плече полевым рабам, на попе рабам для дома и, наконец, предназначенным для любовных утех прижигали лобок, даже не побрив его. Отросшие волосики почти скрывали клеймо, и оно не портило "товарный вид" тела. Но клейменого раба по законам Элая невозможно продать. Клеймо навсегда связывает раба и его хозяина. А купец хотел меня продать.