На курорте (отрывок из повести «Солдатские приколы»)

- Сержант Маслов. Зенитно-ракетные войска. Ушиб головы. Перелом двух рёбер. Закрытый перелом верхней левой конечности, -

читал бесстрастный голос.

- У самого у тебя конечности, а у меня руки, - промелькнуло в мозгу. Что нахожусь в госпитале, сообразить было несложно. Я медленно открыл глаза.

То, что предстало перед моим взором, никакому описанию не поддаётся. Две огромные, ослепительно белые женские груди вызывающе болтались прямо перед лицом. Полненькая девушка в голубом халатике, по-видимому, медсестра, склонившись, поправляла мою подушку. И без того невообразимых размеров декольте, благодаря позе, в которой стояла девушка, открывало захватывающую панораму.

- Во! Смотрите! Не успел очухаться, а уже морда красная. Такие не умирают, - радостно закричал чей-то бас. Девушка резко выпрямилась. Я осмотрелся. Вокруг кровати стояло несколько людей в халатах. Басил низенький толстяк в голубой шапочке, очень похожий на нашего зам по тылу.

- Анжела! Ты у меня лучше любой терапии, - заржал он и повернулся к стоящему рядом серьёзному мужчине в очках:

- Как, ты сказал, его фамилия?

- Сержант Маслов Алексей Александрович, - прочитал очкастый, заглядывая в папку.

- А! Это тот самый, что доярок в бане мял? Ну, девки держитесь. Погибель вашу к нам в госпиталь привезли! - опять заржал толстяк. Все заулыбались.

Врачи, ещё немного покрутившись, друг за другом вышли из палаты.

Очкастый наговорил много. Необходимо было осознать всё это. Так. Левая рука в гипсе. Голова перевязана. В груди колет сильно, но никаких бинтов нет.

- Давай знакомиться. Меня Костей зовут, - прервал мои размышления, подсевший к кровати стриженый паренёк в больничной пижаме. Правая рука у него была подвешена перпендикулярно телу.

- Когда меня сюда привезли? - перевёл я на него взгляд.

- Ночью на каталке притащили. Слушай! А ты - тот самый Маслов?

- Какой, тот самый?

- Ну, который в бане... , - глаза его загорелись.

- Начинается! - я здоровой рукой натянул одеяло на голову.

- Подумаешь! Ну и хрен с тобой, - обиделся Костя.

- Да ладно. Просто надоели уже, - мне самому хотелось продолжить разговор. Мой новый знакомый, встретив свежего слушателя, болтал без умолку. Он тут же объяснил, что находимся мы в травматологическом отделении центрального госпиталя первой армии ПВО. Только что закончился утренний обход. Низенький толстяк, похожий на нашего зам по тылу, - заведующий отделением. Тот очкастый - наш лечащий доктор. Быстро рассказал про остальных врачей.

- А эта, что подушку мне поправляла? - продолжал я осваиваться на новом месте.

- Анжелка-то. Медсестра. Стерва, каких свет не видел. Но сиськи у неё, конечно, отпад. Это же она, зараза, специально такой вырез на халате носит, чтобы нас позлить. Подожди. Сейчас припрётся с иголками, сам увидишь, - не успел договорить Костя, как в палату вошла медсестра:

- Мальчики! Готовим попки. Укольчики пора делать.

Мой новый знакомый вздохнул и поплёлся к своей кровати.

- Ой! Зачем же так грубо? - вскрикнул я, когда настала моя очередь.

- А ты что? Только в бане герой? - злорадно заулыбалась Анжела, убирая шприц.

- Ну, что видел? Вылитая садистка, - опять подсел ко мне Костя, когда она вышла.

Осваиваться на новом месте оказалось просто. Молва о том случае на ферме докатилась и сюда. Это вызывало массу хлопот, но, как и всё в этой жизни, имело и свои преимущества. Я сразу же почувствовал уважение со стороны своих товарищей по несчастью, хотя ничего не успел совершить.

В палате нас лежало четверо. Народ здесь не делился на стариков или молодых, на рядовых или сержантов. Имелись лишь два звания: лежачие и ходячие. Мой новый знакомый был ходячим, хотя и вертолётчиком. Вертолётчиками называли тех, у кого из-за сломанной ключицы рука подвешивалась на подставке перпендикулярно телу. При поворотах она описывала дугу, как пропеллер вертолёта. Отсюда и название. Вторым и последним ходячим в нашей палате был маленький связист. У него висели на подставках обе руки, отчего он считался двухпропеллерным вертолётчиком. Стоило ему только выйти в коридор, как там начинался какой-то шум. Костя выскакивал из палаты тут же. Причину этого я узнал позже. Просто раненые солдаты так развлекались.

Скучной больничную жизнь назвать было никак нельзя. В этом мне пришлось убедиться довольно скоро. Последним у окна лежал здоровенный грузин с задранной к потолку ногой. Чем бы ни занимался Костя, но через каждые полчаса он заботливо подходил к его кровати:

- Кацо! Может, попить хочешь?

Любые, даже самые бурные, протесты грузина не действовали. Лишь влив тому в рот очередной стакан, вертолётчик оставлял его в покое. В конце концов, наступал момент, когда Кацо, зашевелившись и выпучив глаза, вдруг начинал орать во всю глотку.

- Сестра! Сестра! - звал он, пока в палату не вбегала Анжела.

- Сестра! Скорее! Утка! Полный х... й вода!

Самое смешное заключалось в том, что несчастный парень был искренне убеждён, что эта интимная часть мужского организма имеет именно такое вполне литературное, по его мнению, название. Костя в порыве веселья размахивал своим вертолётом так, что шевелились занавески на окнах. Продолжалось это постоянно днём и ночью.

Через неделю наша заботливая сестричка истыкала иголками заднюю часть моего тела так, что на спине лежать было невозможно. Но тут мне разрешили подняться. И хотя ещё болело в груди, но я стал ходячим. Костя сразу же пригласил меня на концерт, заодно обещая познакомить с жителями других палат.

Труднее всех больничная жизнь давалась нашему двухпропеллерному вертолётчику. Обе его руки были закованы в гипсе, и самостоятельно обслуживать себя он не мог. Кормила больного Анжела с ложечки. Но самое ужасное для несчастного парня наступало, когда ему нужно было в туалет. Стеснительный по натуре молоденький парнишка уже заранее начинал краснеть и не находил себе места. Любая его попытка незаметно выскользнуть из палаты, моментально обнаруживалась Костей. Однопропеллерный вертолётчик тут же начинал колотить в стену ногой, давая сигнал соседям, и выскакивал следом. За идущей Анжелой с больным выст

раивалась живописнейшая вереница людей. Ковыляли на костылях. Ползли в гипсах. Одного даже катили на инвалидной коляске. Никакие окрики и угрозы медсестры не действовали. Толпа неотступно следовала за ними. И только закрывшаяся дверь, наконец, останавливала преследователей. О том, что происходило внутри, тут же строились невероятные предположения на основании факта, что за то, из чего ходят в туалет, нужно же рукой держать.

- Эх! Братцы! Кто бы раньше подсказал, чего ломать-то нужно, - закатывал глаза, прижавшись ухом к двери, один из посетителей этого концерта. Но на Анжелу никакие намёки и расспросы не действовали. Открыв дверь и распугав толпу, она уходила к себе, как ни в чём не бывало. Разумеется, всё доставалось несчастному парню.

- Ну, как? - бросались к нему со всех сторон, но ответа не получали. Оставалось ждать следующего раза.

Теперь в нашей палате полноценных ходячих было двое. У меня не действовала левая рука, у Кости - правая, но на двоих имелось, как раз две. Анжела, оценив этот факт, заставила нас три раза в день ходить в столовую за пищей. Мы выполняли это поручение охотно. Взяв бачок с едой, тащили его по коридорам и этажам. На этом долгом пути можно было настрелять курева, поискать земляков и вообще развлечься. Хотя эти развлечения иногда...

Однажды, болтаясь по госпиталю, мы с Костей забрели на нервное отделение.

- Смотри! - вдруг, остановился он, как вкопанный. В коридор из освободившихся палат санитары выносили кровати. Странные какие-то кровати. С ремнями по бокам. Вероятно, чтобы привязывать лежащего на ней человека. У одной на металлической спинке отчётливо виднелся свежий отпечаток человеческой челюсти.

- Это же, как мучить надо, чтобы железо так зубами прокусить? - присел я рядом.

Пошли отсюда. Не нравится мне здесь, - Потащил меня за

рукав Костя.

Ещё через неделю мне сняли гипс. Левая рука оказалась в два раза тоньше правой.

- Были бы кости, а мясо нарастёт. И вообще, для мужчины руки не самое главное, - заржал, глядя на меня, толстый зав. отделением, похожий на нашего зам по тылу.

Не успел я расстаться с гипсом, как меня осыпало всевозможными прелестями. Горячая вода! Такое счастье в полку выпадало только раз в неделю и то по капелькам. С Кости тоже сняли вертолёт, и мы теперь часами полоскались в душе. В палату приползали одуревшие от наслаждения. Жизнь действительно начинала походить на курортную. Единственной обязанностью было посещение процедур.

Разведав, что в госпитале есть библиотека, я стал снабжать книгами весь этаж. Костя читать категорически не любил, но с вводом в строй второй руки, обнаружился его потрясающий талант. Усевшись у окна, он целый день лепил дембельские погоны. С фосфорными буквами и лычками они получались совершенно изумительными. Всеми исходными материалами снабжал его я, обнаружив к этому времени земляков в хозяйственной части госпиталя.

- Ты что? Спать собрался? - отложив на подоконник незаконченный погон, уставился на меня Костя.

- Поздно уже, - я разбирал кровать.

- День-то, какой сегодня? Забыл? - подошёл он ко мне.

- Ёлки-палки! - у меня ёкнуло сердце.

- Приказ сегодня ночью. Деды мы с тобой теперь, Лёха!

Что праздник необходимо отметить, сомнений не было. Но как? После долгих раздумий и споров решили всё-таки попробовать помириться с Анжелой.

- Ну, если ты это берёшь на себя, тогда я спокоен, - многозначительно заулыбался мой друг.

- Мы же договорились, - сердито оборвал я его.

Сестра сидела в коридоре за столом. Под пятном света от настольной лампы лежала раскрытая книга.

- Про любовь? - присел я на стул напротив. Она удивлённо подняла глаза.

- Если про настоящую, дай потом почитать, - Костя устроился рядом со мной.

- Почему не спите? - лицо сестры стало строгим.

- Анжела, ты с Украины? - мы старались не замечать напускной строгости.

- А ты откуда знаешь?

- По выговору. Очень мягко у тебя получается. Слушай! Хохлушки ведь добрые. Чего ты всё время злишься? - - А сам-то откуда? -

если сразу не прогнала, то разговор можно было наладить.

- Из Ленинграда.

- Вот здорово! - глаза девушки потеплели.

Удивительное дело. Почему везде не любят москвичей? Почему так уважительно относятся к ленинградцам? Я долго думал над этим. В госпитале времени было достаточно. А ответ простой. Во всей огромной России нет города, деревни, посёлка, где бы люди не мечтали и не стремились в Москву. Но Москва не очень-то гостеприимна. Обосноваться здесь удаётся немногим. Остальных она пережёвывает и выплёвывает обратно. Некоторых просто опускает на самое дно. И во всей необъятной стране только ленинградцам Москва не нужна. Да! У нас отвратительный климат. И город - северный. Но не нужна нам Москва. Нужно быть ненормальным, чтобы променять свой Питер на эту запалоханную столицу. Наверное, именно за это и уважают нас везде.

Я рассказывал о дворцах, каналах, мостах. Размахивая руками, долго описывал тишину белых ночей. Даже Костя притих, внимательно слушая. Наверное, забыл, зачем пришли.

Мне несколько раз пришлось толкнуть его под столом ногой, пока он очнулся.

- Анжела! Сегодня ведь приказ, - наконец пришёл в себя мой друг.

- У вас у всех одно на уме. Вы уже пятые ко мне подходите, - попыталась она опять стать строгой, но ничего не получилось. Глаза были добрыми.

- Представляешь! Пройдёт много лет, а приказ он ведь всегда помнится. Вот и тебя помнить будем, - не сбавляя оборотов, продолжали мы наступление.

- Ну, как? - за углом коридора встретили нас представители соседней палаты.

- Во! - Костя, вытащив из кармана, с гордостью показал мензурку спирта.

- А нам ничего не дала, зараза! - запрыгал на костыле представитель.

- Никакая она не зараза. Нормальная девчонка. Ещё раз услышу, вторую ногу сломаю, - вдруг, обозлился Костя.

Подтащив стулья к кровати грузина с подвешенной ногой, сидели до поздней ночи. Кацо управлялся сам. Двухпропеллерному вертолётчику Костя вливал стаканы в рот, а я запихивал туда же следом нехитрую закуску. В заключение банкета мой друг подарил каждому из нас по паре своих фирменных новеньких погон.