Era meus novi 006
Когда хлопнула дверь, и в замочной скважине щёлкнул ключ, я бесшумно скользнула к Тихоне, обвиваясь вокруг обнажённой лодыжки. Под её нежной кожей ощущался ровный пульс - всё же, необычайно крепкая девчонка. А с близкого расстояния и полуобнажённая - она даже вполне симпатичная. Длинные, стройные ноги, постоянно спрятанные под просторной, ниже колена юбкой, казались завораживающими изящными колонами, что сходились, словно к небесам, к величайшему таинству во Вселенной - лону женщины, источнику, что дарует наслаждение и жизнь.
Излишняя худоба была Жене не к лицу, а широкие тощие бёдра с плоскими ягодицами и вовсе придавали довольно комичный вид. Но даже грубо брошенная на пол в бессознательном состоянии, девушка умудрялась лежать как-то слишком уж женственно, разбросав изящные руки и запрокинув голову. Конечно же, это просто случайность, что создавала образ поруганной добродетели.
За дверью раздались шаги удаляющейся Анны. Девушка пробудет ещё немного под эффектом последнего приказа, но даже если и придёт в себя сию же минуту, то просто не вспомнит о произошедшем. Её скорее испугает сам провал в памяти, чем незнание произошедшего за последние два дня - частые гулянки с большим количеством алкоголя уже приучили её не бояться смутного тумана незнания.
Мне же стало немного стыдно. Не перед Женей, а перед своим новым телом - я немного перестаралась, стремясь обставить всё как можно более натурально. Обернувшись в несколько витков вокруг её гладкой ноги, скользнула вверх по бедру и нежным и протяжным движением слизала кровь с влагалища девушки. Раны были мелкими и поверхностными, но кровоточили довольно сильно...
Чуткий сонар снова уловил за дверью шаги!
Я мгновенно съёжилась, прижимаясь к промежности девушки, словно защищая своё сокровище. Кто-то следил за Аней?!
Чёрт! Я так увлеклась, "насилуя" черенком швабры Женю, что не смотрела по сторонам. А в это время рядом была посторонняя пара глаз. Неважно, что мои "подчинённые" тоже были рядом в момент избиения - ведь сама передача Эрамеуса произошла уже не при них. Этот же соглядатай мог всё видеть, раз только сейчас выдал себя. Вот гадство... Неужели я попалась?!
Либо я рискую раскрытием и подчиняю Тихонову, либо прячусь в кладовке, ожидая следующей подходящей жертвы. Следовало поскорее что-то решить - ведь "наблюдатель" мог в любой момент отпереть дверь!..
Тотчас поймала себя на мысли, что как-то вяло я паникую и даже не пытаюсь укрыться. Словно я знаю то, что просто не успела ещё осознать. Неприятное чувство - вроде бы всё, хорошо, но в чём дело - никак не понять.
Моё тело - да, теперь это моё тело! - размеренно дышало позади, умиротворяя своей беззащитностью. Я могла бы даже убить Женю, пробив ей глазницу шипом, и "жестокой" расправой школьниц над сверстницей отвести возможный интерес со своей персоны.
Но я так не сделаю... Я выбрала эту девочку, что мне приглянулась, и не хочу отступать так просто, при первой же угрозе. Я просто спрячусь, а когда "наблюдатель" увидит раненую Женю и уйдёт за помощью...
"Знание" и "понимание" совместились, удаляя моё беспокойство окончательно. Я поняла, в чём было дело - если бы "бесчинства" Ани заметил кто-либо из взрослых, то он без сомнения попытался бы помешать. Но неизвестный "наблюдатель" оставался незамеченным до самого конца, не пытаясь вмешаться, и удалился неспешной походкой. словно ничего и не видел. Это определённо был кто-то из учеников...
Женя начинала приходить в себя. Её худые бёдра обнимали моё упругое тело, едва заметно сдавливая, а с губ девушки срывался едва слышный стон.
Снова "чмокнув", как мама дочурку, покрытое кровью влагалище девушки, я скользнула вверх по её животу, поднырнув под блузку, обтягивавшую едва заметную грудь, и поднырнула под Женю, пристраиваясь между выпирающих лопаток на худой спине.
Теперь я старалась быть понежней и не "била" всей неосознанной ментальной мощью, а ласково опутывала разум девушки чувством безопасности и родства. То, что я забираю тело этой серой "мышки", не значит, что я обязана быть жестокой. Беспричинная злоба мне казалась ещё менее практичной, чем беспричинная доброта.
- Мам, это ты?.. - едва слышный шёпот разносится по кладовой.
Подчинение Разума на сработало?! Я замираю, не понимая, что случилось: Эра молчит, и никаких сообщений о неполадках я не вижу.
Воля этой девчушки так сильна, что пробивается через жёсткие боевые надстройки, что созданы ломать разум на счёт "раз"?!
"Да, доченька, это мама..." - четыре простых слова разжигают нечто родное и тёплое, что всегда было во мне, и что я едва не позабыла по собственной воле. - "Спи, милая, я о тебе позабочусь".
- Люблю тебя, мам... - я ощущаю, как мои губы шепчут чужие мысли, изгибаясь в робкой улыбке.
Носитель (1- тип) подчинён.
"И я люблю тебя, Женечка..." - думаю я в ответ... открывая глаза.
По щекам бегут две дорожки из слёз...
. . .
Промежность сразу же отозвалась саднящей, затихающей болью. Как и затылок, словно налитый свинцом. Да уж, неслабо я себя приложила.
Неизвестный «наблюдатель» ушёл, поэтому оставалось ждать. Либо вскоре ко мне на выручку поспешат взрослые, либо у Тихони обнаружится трусоваты недоброжелатель...
Мысленно вызвав окно характеристик носителя, я углубилась в изучение небогатых показателей.
Носитель: активен
Имя: Евгения «Тихоня» Тихонова
Раса: человек
Пол: женский
Возраст: 16 лет
Уровень: 1
Класс: носитель, 1-й тип
ХП: 23/25
МП: 0/0
Сила: 17
Ловкость: 15
Выносливость: 20
Мана: 0
Атака (ближний бой): 2
Защита (физическая): 2
Опыт: 0
Опыта до следующего уровня: 0
Женя была на уровень ниже Ани, но даже при этом оказалась немного сильней, выносливей и ловчей, чем хулиганка, истязавшая её. Совсем незначительно, но это позволяло думать. Что с «технической» стороны – я выбрала лучшее из имеющегося. Очки ХП, как и показатели атаки и защиты, были весьма невелики, но это ожидаемо – с чего бы хрупкой девчушке, недавно отметившей своё шестнадцатилетние, обладать мощным телом и крепкими кулаками?
Прошло полчаса, но за это время никто так и не пришёл, оставляя в уверенности – незаметную Тихоню кто-то умудрился невзлюбить. Хотя бы предположить, кто это, было сложно – память девушки подсказала, что Женя всячески избегала конфликтов и провокаций, всегда оставаясь особняком. Впрочем, для юных женщин наверняка даже разумная причина для ненависти не всегда обязательна.
Пока я ждала так и не пришедшей «помощи», то успела «хвостом» испачкать промежность в собственной крови, придавая себе вид более жуткий, чем было на самом деле – я ведь жертва насилия и должна выглядеть соответствующе. Затем оделась в изорванные вещи и свернулась калачиком на стопке каких-то бумаг – согласно плану придётся заночевать здесь. По той же причине я не обрабатывала раны заживляющей слизью, стремясь к максимальной естественности. Возможно, это была излишняя перестраховка и на подобные мелочи никто не обратит внимания, но проколов на начальном этапе крайне не хотелось допускать.
Обняв «хвост» и согревая его кончик дыханием, я чутко дремала, дожидаясь прихода школьного сторожа.
. . .
- Пожалуйста, помогите!.. – закричала Женя Тихонова вполголоса, изображая усталость, как только чуткий сонар уловил первые звуки отпирающихся дверей школы. – Кто-нибудь! Выпустите меня!..
Я барабанила ладонями в дверное полотно и заливалась навзрыд слезами, едва сдерживая искристые эмоции, грозившие повергнуть в уже не притворную истерику, когда по коридору прогрохотали тяжёлые шаги, и испуганный бас вскрикнул:
- Кто здесь?! Что случилось?!
- Я!.. Я здесь, дядь Дима!.. – заколотилась я в дверь с удвоенной силой, узнав голос сторожа. – Я никому не скажу, только выпустите меня!..
Слыша, как «дядь Дима», крикнул, чтобы я отошла от дверей, и пару раз, для пробы ткнулся в неё плечом, я принялась и вовсе «блажить», умоляя не оставлять меня здесь и спасти. В общем, напугала пенсионера изрядно, но цели добилась: как только дверь хрустнула хлипким замком, и в кладовку ввалился мужчина, я бросилась ему на руки, вся в слезах и соплях, рыдая, словно сумасшедшая и вызывая у него невольный возглас ужаса.
- Что?.. Что случилось-то?!
- Дядь Дима, они меня!.. – «захлебываясь» плачем, пытаюсь объяснить. – А... А потом сюда и... и заперли-и-и-и!..
- Всё... Всё... Не реви... - как может, неловко успокаивает меня мужчина.
Наконец он замечает, что сквозь разорванную юбку на белоснежной коже виднеется кровь, и тотчас меняется в лице:
- Господи, девочка, да у тебя же!.. – немного повозившись. Он набрасывает свою форменную куртку мне на плечи и, взяв за руку, ведёт за собой. – Идём ко мне, в «дежурку»... Я врача вызову... Чаю попьешь... Позвоню, куда следует...
Мужчина бормочет бессвязно, похоже, испуганный не меньше меня, ревущей в три ручья и послушно бредущей следом.
. . .
«Дядь Дима» хотя и перетрусил, но голову не потерял: обернул меня каким-то прохудившимся пледом и налил огромную кружку горячего сладкого чая из термоса.
А затем первым же делом позвонил завучу школы, верно понимая, у кого стоит искать совета. Эта вечно хмурая женщина, словно всегда имела наготове решение для любой проблемы, в отличие от директора, который постоянно скатывался в нравоучительные монологи. А в этой ситуации он бы вообще вряд ли что-нибудь смог бы.
Нина Павловна, одинокая женщина лет пятидесяти, навела кипучую деятельность – я без труда слышала её встревоженный, но довольно ровный голос, льющийся из трубки и раздающий указания.
Затем он ещё звонил, вызвав полицию. Чему я была довольно удивлена – в разуме Жени укоренилось устойчивое убеждение, что подобные случаи всегда «спускают на тормозах». Оказалось, Евгения ошибалась.
Думаю, и «дядь Диму» и Нину Павловну следует «обратить» при первой возможности – они неплохие люди и вполне заслуживают приобщиться к сладкому чувству служения мне.
То, что подобное приятно и желанно, я больше даже не подвергала сомнению, всё больше проникаясь чувством собственной значимости. Я ведь никого не стремлюсь намерено убивать, а наоборот – дарую спокойствие и возможность стать частью чего-то большого, грандиозного, доселе невиданного. Сладкое чувство в промежности, как в тот раз, когда семья Ани отведала моей стряпни, снова на меня накатило, но в этот раз куда сильней. Словно моё новое тело таким образом выражало солидарность со мной!
«Дядь Дима», чертыхнувшись, внезапно подхватился и с криком, что ему: «Нужно проверить – вдруг не заперто?», убежал по коридорам вглубь школы. Что он имел ввиду, было непонятно, но я догадалась - речь шла о комнате видео наблюдения.
Оставшись на некоторое время в одиночестве, я потягивала горячий чай, шмыгая носом. Хотя моя «истерика» была показушной, но наплакалась я всласть: просто каменное спокойствие Эрамеуса с лихвой компенсировала, словно удвоенная эмоциональность носителя. Как будто Женя плакала за нас обеих. Было обидно и больно: «Почему я? За что меня так?». И совершенно не важно, что это именно я «сама себя» избила и едва не изнасиловала – горькая обида на Смирнову всецело мной овладела. Эта девушка и раньше пыталась конфликтовать с Тихоней, а теперь и вовсе «перешагнула» черту, сильно оскорбив меня, мою Женьку, нас обеих...
Я с удивлением ощутила, как начинаю путаться! Вернее, позволяю себе небольшой беспорядок в мыслях, но небольшая нарочная путаница, к моему ужасу, отзывалась искренним чувством сладострастным чувством единения помыслов!
Это просто эмоции оскорблённой девушки так бурлят, захлёстывая сознание, или Женька мне настолько приглянулась?
Округлив глаза от удивления и замерев с чашкой чая в руках, я вытаращилась в одну сточку, понимая: называть своего носителя иначе, кроме как «Женькой», мне не хочется!
. . .
Вскоре вернулся «дядь Дима», и поведал мне, что комната с аппаратурой была заперта и на видео всё будет хорошо видно. Тут же смущался, словно стесняясь слова «видно», но затем снова продолжал, всячески стараясь меня успокоить. За те десять минут, пока не приехал наряд полиции, сторож болтал без умолку и успел едва ли не половину своей биографии мне пересказать, заговаривая зубы и отвлекая от произошедшего. Я с благодарностью ощущала, как бурлящие эмоции действительно гаснут, под напором этого обаятельного и весёлого человека.
Слушая «дядь Диму», я отчётливо понимала, что Смирнова определённо из этой «ситуации» - тётя поможет. Отчасти именно поэтому я выбрала такой жестокий способ «смены» носителя. Подвергнувшаяся нападению Тихонова будет пользоваться, как минимум – сочувствием, а дерзкая Аня присмиреет, хотя бы на время.
Я решила, что не буду ей намеренно вредить, если она прекратит нападки на Тихоню.
Когда прибыла дежурная машина, люди в погонах велели сторожу никого не пускать в комнату видео наблюдения и, усадив меня в машину, повезли в больницу. Марике было неизвестно, правильно ли они поступают, но в памяти Женьки сохранилось множество разговоров отца о том, что: «...менты – козлы» и всё в таком духе.
И это меня тоже довольно удивило. Ведь разум наркомана Андреева знал точно, что полиция – абсолютное зло. Но овладев телом юной девушки я неожиданно поняла, что в этом мире у органов общественного правопорядка была довольно необычная репутация – их, фактически, ненавидели, но обращались к ним а помощью при первой же возможности.
. . .
Как я и рассчитывала, дежурная женщина-врач ограничилась внешним осмотром, отметив лишь синяки и ссадины. В этот момент был наибольший риск обнаружения Эрамеуса, но я усиленно настаивала, что нигде не болит, кроме, как в промежности.
Когда осмотр закончился, меня вновь напоили чаем, но на этот раз – с пряниками. Затем медсестра помогла мне оттереть кровь с бёдер и отвела в свободную палату, уложив спать.
Пока я дремала, лёжа на пахнущих стерильностью простынях, появилась мысль оставить споры в больнице – здесь бывает довольно много людей. Но бродить ночью по коридорам больницы и пачкать «спермой» ручки дверей и поручни было довольно подозрительно. А появившаяся под утро уборщица и вовсе лишила желания так поступать – споры вряд ли погибнут от дезинфекции, но сама вероятность заражения снизится почти до нуля. Заражать же саму уборщицу большого смысла не было – «пачкать» округу спорами мог только Эрамеус.
. . .
Осмотр в гинекологическом кресле был недолгим – опытный гинеколог сделал всё быстро и успокоил меня, что всё хорошо и «до свадьбы заживёт». Сделав какие-то пометки в бумагах, врач провел меня обратно в приёмный покой, где была завуч школы и тот самый человек в гражданской одежде, что приезжал вчера с нарядом полиции. Нина Павловна попросила опросить меня здесь же, в больнице. На что следователь – пожилой уже дядька – ответил согласием, понимая, что не всегда обязательно строго следовать буке протокола. В этой же комнате, за отдельным обшарпанным столом мы с ним и побеседовали – я отвечала. А он подробно записывал показания. Похоже, что он уже успел отсмотреть записи с видеокамер, потому что казалось - он не столько спрашивает, сколько уточняет уже известное. Затем
, как будто случайно, мужчина поинтересовался, не видела ли я там еще кого-нибудь?
- Нет... Б-больше никого... - качаю головой. – А там был ещё кто-то?!
Обвожу взрослых испуганным взглядом, изображая страх: ведь знаете, скажите мне имя! Но следователь – дядька бывалый и на милые девичьи глазки не поведётся. Однако, суровая завуч, оказалась женщиной сердобольной «сломалась»:
- Юля Осипова там была...
- Кх-м!.. – недвусмысленно намекает мужчина. – Нина Павловна, записи нечёткие и мы пока не уверены...
Женщина виновато умолкает, понимая, что сказала глупость. Это «следаку» очевидно, что упомянуть имя одноклассницы, бывшей в момент попытки изнасилования неподалёку – это всё равно, что обвинить её в преступном бездействии в глазах Жени. Для «сурового» завуча же это казалось совершенно естественным.
Я же едва удержалась, чтобы не вскрикнуть – Юлька была единственной подругой Тихони!
- Женечка, мы к тебе домой дозвониться не можем... - начала было Нина Павловна, но я её перебила.
- И папа, и сестра допоздна работают... Наверно просто не слышат звонка...- поднимаю робкий взгляд на завуча. – Со мной правда всё хорошо... только, если можно, отвезите меня до дома, а дальше я сама...
- С тобой действительно всё в порядке? – это уже следователь.
Во взгляде мужчины скользит некое недоверие, заметив которое, я мысленно себя обругала. Пускай со мной ничего не случилось, но даже на сам факт происшествия как-то слишком уж спокойно реагирует старшеклассница. Мужчине не в чём меня подозревать, но срабатывает профессиональное недоверие, требующее видеть лжецов во всех и вся.
- Да, - киваю в ответ, отводя глаза и добавляя «трагизма» в голос. – Уже и не больно совсем...
- Хорошо, тогда я тебя отвезу, - согласно кивает мужчина. – Забирай свои вещи и идём.
Нина Павловна предусмотрительно привезла мою сумку с учебниками и мобильным телефоном. Поэтому я быстро подхватила поклажу и пошла следом за мужчиной. Завуч тем временем меня успокаивала, говоря, что Смирнову накажут – только получат какое-то разрешение и сразу же поедут к ней домой. Мне же теперь всё это было неинтересно, даже если бы Аню прямо сейчас признали невиновной, но ради поддержания образа я согласно кивала в ответ.
В машине следователя проверила, наконец, телефон: ни сообщений, ни звонков от «обеспокоенной» семьи не поступило за всю ночь.
. . .
Оказавшись у своей квартиры, я потянулась, было, ключом к замочной скважине, но внезапно заметила, что дверь не заперта: старый замок иногда заедал и не всегда срабатывал. Потому следовало внимательно проверять, захлопнулась ли дверь. А раз квартира «на распашку» - значит отец снова пьяный. Событие не то чтобы редкое, но всегда неприятное. Женя до сих пор никак не могла привыкнуть к его гневным окрикам. И не важно, кричал ли он на неё, или просто орал в пьяном угаре. Сердце всякий раз сжималось в страхе, вызывая в памяти смутные, жуткие образы из детства.
Старшая сестра, Катя, целыми днями не бывала дома, сутками пропадая у своих знакомых и друзей, поэтому не задумывалась или виду не подавала, что её это беспокоит. Женька тоже могла бы бродить по улицам целыми днями, избегая отцовского гнева, но в отличие от сестры ночевать ей пришлось бы всё равно дома. А это значило принять на себя туго свёрнутый в комок всплеск ярости, копившейся весь день. Немного проще было, когда отец на два или три дня оставался у знакомых.
Стараясь не шуметь, я неслышно прошла в прихожую, аккуратно притворив за собой дверь. Было бы неплохо прошмыгнуть на кухню и поискать, чего съестного, но я бы и потерпеть не отказалась. Ближе к вечеру отец всё равно затребует ещё водки и бросит на пол пару мятых купюр. В такие моменты он денег не считает, поэтому можно было на сдачу там же, где и бухло, купить пару булочек. У Женьки было немного денег с приработки, но она старалась их не тратить – в новомодном кафе горничных хотя и платили сразу в конце рабочего дня, но очень мало.
Собравшись с мыслями и приготовившись к единому рывку до своей комнаты, я замерла в удивлении, услышав знакомые звуки. Влажно-сосущие хлюпанья раздавались из комнаты отца! Неужели он какую-то собутыльницу приволок?
Шагая тихо, просто «шёпотом», подбираюсь к двери в комнату отца и... замираю, не веря собственным глазам! Батя пьян просто «в хлам» - откинувшись на спину и запрокинув худосочные руки, он довольно сопит, лишь сладко всхрапывая. Но доволен он не только от хороших сновидений: перед ним сидит на корточках Катя и, едва удерживая равновесие, отсасывает у собственного отца!
Причём, нужно сказать, делает это весьма умело: жадно хлюпает губами, заглатывая весь ствол почти целиком и роняя вожжи слюны до самого пола.
В памяти Тихони подобного не было, но не думаю, что это – сиюминутный порыв. Очень может быть, что Катька не в первый раз это делает. А судя по тому, насколько она пьяна – точно не в первый...
Рука непроизвольно потянулась к кармашку сумки, извлекая телефон и включая запись. Это стоит запечатлеть. Хотя бы – для шантажа.
. . .
Я наснимала минут на пять. Да больше и не требовалось. За это время в кадр попало и лица сестры и отца крупным планом, и его неуёмная эрекция, и губы Кати, перепачканные в сперме. Девушка меня так и не заметила, поглощенная своим занятием.
Сохранив видеоролик с неожиданно попавшим мне в руки компроматом, я бесшумно вернулась в прихожую. Показывать его пьяному отцу просто бессмысленно, а на похмельную голову – вообще опасно. Да и сестра не слишком обижала Женю, поэтому и ей пока что не стоит это показывать.
Может и вовсе удалить? Я и решилась то записать лишь из-за крайнего удивления, а теперь и вовсе не представляла, в какой ситуации мне бы это видео могло пригодиться. Собственно, дел до того, чем занимаются сестра и отце, у меня вовсе не было. «Инцест – дело семейное» и если их всё устраивает, то на здоровье - пускай делают, что хотят.
Нарочито медленно, нажимая на ручку сверху вниз, чтобы скрипели петли, открываю и закрываю входную дверь. Не таясь и не спеша, снимаю верхнюю одежду и обувь. Как можно громче шурша сумкой, иду на кухню. Из комнаты отца доносятся торопливые копошения, но я их «не замечаю». Наконец, по пути зайдя в ванную и умыв лицо, рядом оказывается сестра.
От неё просто жутко разит перегаром, а движения излишне плавные, словно она пытается утаить своё опьянение.
- Чего так рано?.. – без приветствия интересуется Катя, копаясь в холодильнике.
- Голова разболелась... Я отпросилась... - сочиняю на ходу, не особо заботясь правдоподобием.
Можно было вообще сказать какую-нибудь откровенную глупость, но это ничего бы не изменило – и вопрос и ответ были формальными.
Мы ждём пока закипит чайник, сидя за обеденным столом. Старшая сестра, навалившись на столешницу, тяжко вдыхает, всем своим видом показывая, что ей есть что сказать. Я знаю, что Тихоня искренне любит свою сестру, даже не смотря на то, что редко слышит от неё доброе слово. Парадоксальная сестринская нежность передаётся и мне: глядя в глаза девушки напротив, я ощущаю, что хочу обнять её и пожалеть.
Как-то отец говорил, что Катерина очень похожа на маму, которую Женя не помнит. И от этой мысли прижаться к плечу сестры хочется ещё больше, но она такой порыв не оценит.
Вместо этого я просто лишь спрашиваю:
- Катюша, что случилось?..
. . .
Добрые полчаса она рассказывает мне, как любила своего Черепа, как всё для него делала, а он, кобелина ебливая, променял такую хорошую и добрую Катю на эту образину Люську...
Я, как Женя, впервые слышала эти имена и лишь сочувственно поддакивая, в попытках поддержать сестру. Когда же она заплакала, я и вовсе пересела к ней поближе и обняла за плечи, нашёптывая ласковые глупости.
- Да ты охуела, сучка!? – взвивается ни с того ни с сего сестра, отвешивая мне звонкую оплеуху.
- Ч-что случилось? – отпрянув, я экстренно роюсь в памяти Жени, но заметных проступков не припоминаю.
Катя снова замахивается, и я невольно укрываюсь от побоев руками. То, что Тихоня усиленно старалась забыть, её тело отчётливо помнит – спина, словно сама собой вжимается в уголок между холодильником и стеной, и всё моё естество сворачивается в крохотный комок, стараясь слиться с грязной плиткой на полу кухни...
Сестра пинала меня минут пять, что-то выкрикивая нечленораздельно. Удалось понять лишь то, что я порвала любимую мамину юбку, которая сейчас была не мне. Впрочем, дело было, конечно же, не в юбке – безмолвная Тихоня просто удачно подвернулась под руку...
. . .
Ещё минут через десять Катя позвонила кому-то из знакомых и ушла из дому. Я наконец смогла отдышаться. Как-то повлиять на сестру сейчас было нельзя, а убивать – значило лишиться отличного прикрытия. Потому приходилось терпеть, стиснув зубы. Повезло, что она была пьяной и била чаще вскользь, но и без этого все лодыжки и предплечья были в синяках.
Хорошо, что в кафе, где я работаю, официанткам положены длинные перчатки и высокие чулки.
Выбравшись из своего убежища, прислушалась. Отец всё так же спал, никак не отреагировав на шум в квартире. Появилась мысль, что в этот момент я могу без труда его заразить – папа станет прежним, любящим и весёлым.
Но от этого пришлось отказаться: ближайшее своё окружение следует подчинять в последнюю очередь, иначе в случае раскрытия они прямо «укажут» на меня.
Настала и моя пора заглянуть в холодильник – в животе урчало, а Эрамеус на спине не давал забыть, что ему тоже нужна еда.
На завтрак сегодня было полбанки рыбных консервов. Какие-то «Кильки в томате». Марика не знала, что это такое, но помнила – Женьке вкус нравился, хотя и приелся уже до чёртиков.
Выскребя жестянку вилкой и выпив этот самый рыбно-томатный соус, я ощутила себя получше. Для растущего женского тела этого было, конечно же, мало, но зато стала понятна худоба Тихони – при её росте ей бы килограмм на пятнадцать больше весить.
Покончив с завтраком, я переоделась, сменив испорченные вещи, и, прихватив часть своих сбережений, отправилась в ближайший магазин. Пора было изменить тип носителя. Как это делается – ума не приложу, но минимальные приготовления сделать следует.
Побродив между полок и стискивая в кулаке небогатые свои финансы, я остановилась на банальных пельменях, как на единственно доступной еде с достаточным соотношением белков и калорий. Постоянно подобным питаться крайне вредно, а для девушки – тем более, но мне катастрофически не хватает веса, набирать который, кушая по полбанки рыбных консервов в день – крайне проблемно. Поэтому пока обойдусь такой полумерой.
В ближайшем ларьке купила бутылку водки и упаковку какой-то «селёдки». Судя по воспоминаниям Женьки – гадость ещё та, значит даже пробовать не буду.
Вернувшись домой, бросила две пачки пельменей в морозилку, затем отвинтила пробку с бутылки и вылила где-то одну пятую в мойку. Вскрыла упаковку с рыбой и в месте с раскупоренной бутылкой поставила в комнате у отца. Если папаня проснётся, то ему будет чем заняться, а если, к тому же, окажется в достаточном сознании для более или менее ясного мышления, то раскупоренная уже бутылка не позволит задуматься, на какие деньги дочь купила водку.
Приходилось рисковать, рассчитывая на то, что отец не проснётся и сестры не будет до вечера, но, возможно, более удачного случая в ближайшее время мне могло не представиться. Я же не хотела понапрасну истощать Тихоню.
Закрывшись в своей комнате, я, наконец, разделась и улеглась в постель, настраиваясь на нужный лад. Тело подчинялось мне просто превосходно и отклик не вызывал никаких нареканий – отличный момент, чтобы повысить класс носителя.
«Эра, каковы требования для смены носителя с первого на второй класс?» - задала я мысленный вопрос.
Требуемый критерий – достижение уровня «1».
Выполнено. Смена класса доступна.
ВНИМАНИЕ!
Смена класса налагает ограничения:
1. Носитель становится постоянным и замене не подлежит.
2. В случае насильственного разъединения Эрамеус погибнет через шесть часов.
Я мысленно присвистнула от удивления – невысокие требования для смены класса многократно перекрываются жесточайшими ограничениями! Сделав этот выбор, мне действительно придётся холить и лелеять Женьку. Хотя, если подумать, на нечто подобное я и рассчитывала, а эти ограничения сами по себе смысла не имеют без неких особых возможностей, что позволят их скомпенсировать.
«Эра, описание носителя второго класса», - говорю я, чувствуя, как подрагивают кончики пальцев от нетерпения и страха.
Носитель (2-й тип) - внутреннее (вагинальное/анальное) прикрепление Эромеуса (тип «Комменсал»). Тело так же может быть использовано как инкубатор зрелых репликантов («нимф») без ограничений. Доступна трансформация Эромеуса и носителя. Носитель (2 тип) с отделившимся Эрамеусом может выполнять отданный ранее приказ до отмены в течении шести часов.
Вы готовы к смене класса?
Принять?/Отклонить?
Тихоня получает команду на глубокий сон и за мгновение до того, как отделиться, я мысленно киваю:
«Принять!»
. . .
Извиваясь, скольжу по спящей, обнажённой девушке. Хотя сон её крепок, мне не следует мешкать, однако, я всё же не могу удержаться и обхватываю своим беззубым мягким ртом один из твердеющих сосочков, наслаждаясь «своим» прекрасным телом. По моему настоящему упругому, мускульному телу прокатывается сладкая волна восхищения – пряный вкус юной, нежной кожи, я снова его ощущаю!
Тихоня едва слышно постанывает. Кажется, ей хорошо. Она не знала чувственных ласк, но её естество безошибочно откликается, оглашая комнату милыми звуками.
Скользнув по плоскому животу девушки, оказываюсь у неё между тощих бёдер – сейчас худоба даже кстати. От моего неловкого касания влагалище Женьки вздрагивает, словно в высоком порыве необъятного лона, желающего вобрать в себя весь мир. Или может быть это приветственный поцелуй?
Нежно и ласково я повожу хвостом между плотно сведённых половых губ – моя Женечка, конечно же, девственница и я стану у неё первой. Отниму восхитительную Чистоту, подарив взамен не менее прекрасное Желание.
Мой упругий хвост в финальном рывке давит властно и нежно, прорывая последний барьер, безжалостно «убивая» сладко стонущую девушку, и возрождая её в образе чудесной «женщины».
Упругое тело растягивается до предела, нескончаемой, долгой фрикцией погружаясь в глубины юного тела, наполняя девственную матку плотным объемом, утопая в её жаркой стенке серебристыми нитями Синапса. Растягивая до прекрасного, болезненного предела...
. . .
Тяжёлый оргазм пробуждает меня яростным всплеском, вынуждая изогнуться дрожащей, сладострастной дугой, и я едва успеваю зажать рот ладонями, чтобы не застонать от удовольствия во весь голос.
Мой первый оргазм в этом мире. Боже, как же это туго, больно и... просто прекрасно!
Едва успев вдохнуть, я вижу, как череда новых навыков проносится перед взором, замыкаемая привычной уже строкой.
Получено достижение:
Первый шаг.
Но всё моё внимание поглощено совершенно иным: восхитительный мускулистый «канат» чуть тоньше запястья, покрытый женскими соками и капельками девственной крови, тянется из моего блаженно растянутого влагалища до самых лодыжек!