Конкурс «О любви» - 1 тур. Рассказ «За всё надо платить.»

... Многоэтажка. Огонь. Черный дым.

То ли шестой, то ли какой-то там этаж.

- Помогите! Ну помогите же! Я сгорю!!! - крик, ни на что не похожий, как боль, как лезвие в теле.

Сверху, с балкона. Там - фигура. Молодая, женская. Внизу толпа. Ощетинилась лесом рук, в каждой руке по мобилке. Снимают.

- Помогите!..

Никто не суетится помогать. А чем поможешь? Кто-то орет - «прыгай» - и несколько рож кривится в улыбках.

- Помоги... ииииыыы!!! - фигура вдруг полыхнула рыжим факелом, и с ней вспыхнул крик, взорвался, разорвал двор и дома, выскреб до дна каждый нерв и ухнул вниз вместе с факелом, живым факелом, который продолжал кричать всю бесконечную секунду своего полета - до самого шлепка об асфальт.

Она уже не кричала, потому что стала расплющенным комом крови, горящей крови, но никто не услышал тишины - ее крик продолжал полыхать во всех ушах, долго, долго полыхать и тлеть, сжигая нервы...

- Профессор! Профессор! Вы в порядке?

- Да-да... Что, простите?

- Я спросила: «как вы пришли к своим удивительным открытиям»?

- Меня подтолкнул один случай. Тогда погибла одна девушка... впрочем, неважно. Это было очень давно. Какие еще вопросы вы хотели бы мне задать?

После выставки профессор ушел домой, думая о том, что будет сегодня вечером.

Его открытия перевернули вверх дном мировую науку. Впервые путешествия во времени стали не сказкой, а всего лишь очень трудной, но вполне достижимой задачей. Всего каких-нибудь двадцать-тридцать лет работы - и...

Так писали СМИ. В кулуарах звучали другие цифры: от полувека до «вряд ли из этого что-нибудь получится». Сотрудники профессора знали лучше всех, как далеки заголовки от реальности.

И только один профессор знал правду.

Все эти годы он был одержим своей идеей-фикс: повернуть время вспять, чтобы спасти Ее. Он давно жил двойной жизнью: на выставках и симпозиумах красовались жалкие подобия того, что профессор соорудил без чьей-либо помощи в своей тайной лаборатории. Его машина позволяла вернуться в любой момент собственной (только своей собственной!) жизни; мечта всех неудачников - «начать жизнь сначала» - наконец стала явью. Но профессора интересовало совсем не это.

А то, что его интересовало, не получалось.

Всякий раз, когда он перемещался в «до пожара» и принимал меры - ничего не помогало. Все равно был пожар, и все равно девушка умирала немыслимой смертью. Даже когда профессор расстелил батут во дворе - туда упал горящий ошметок, и тот лопнул за минуту до прыжка. Видно, Вселенная сопротивлялась его вмешательству. Но профессор не сдавался...

- А позолоти ручку, дорогой! Здоровье будет, счастье будет, удача будет!

- Позолочу, позолочу, - усмехнулся профессор старой цыганке, преградившей ему дорогу. - Если не будешь мне свою лапшу на уши вешать. Про судьбу и все такое.

- Ой, не надо, сынок, не надо, - нахмурилась цыганка. - Это ведь мудрость людская. От судьбы не уйдешь.

- Ну, раз мудрость, то и скажи мне: почему не у

йдешь? А?

- Потому, сынок. Не дано нам это знать. Скажу тебе только вот что: за все надо платить. Хочешь, чтобы по-твоему обернулось дело - отдай что-то свое, а потом уже и хоти. А то удача минует, здоровье покинет, счастье на порог не войдет...

К вечеру профессор забыл о ней. Его ждал решающий эксперимент: впервые за все время он понял, как удержать ситуацию под контролем.

Это было просто, как апельсин: он должен САМ познакомиться с Ней, стать Ее мужчиной и проникнуть в день пожара в Ее квартиру, чтобы вовремя увести Ее оттуда.

И как же он раньше не догадался-то?

... Все шло, как по маслу. Она оказалась славной девушкой - нежной, чувственной, как почки на деревьях. А главное, он нравился Ей. Мысль о Ее мучениях и смерти и раньше была невыносимой, а теперь и сама стала, как смерть - сознание отторгало ее, не пуская в мозг.

В день пожара Она впервые пригласила его к себе. (Конечно, он, постарался, чтобы так вышло.) Она волновалась, а он, наоборот, чувствовал себя уверенно, как никогда. Мысль о том, что наконец-то он перехитрит судьбу, наполняла его эйфорией, и он блистал, исторгая жаркие взгляды из Ее глаз - влюбленных, влажных, как апрельский воздух; и скоро, очень скоро он был совсем близко к Ней, а потом и внутри Нее - в глубине ее горького пугливого рта и влагалища, впервые обтянувшего чужую плоть. Она улыбалась, когда он сдавливал и катал тугие комочки сосков, а потом скользил в тесных ее недрах и вжимался лобком в лобок; улыбка получалась у нее виноватой, потому что ей было больно, и она стеснялась этого, - а он улыбался торжествующе, потому что секунду назад оплодотворил самое вкусное в мире тело и теперь уплывал с ним в сладкую истому, не боясь ничего. Рядом лежал будильник, поставленный на 15.00- за полтора часа до пожара. Никогда еще ему не засыпалось так легко и нежно, и никогда его не окутывало во сне такое тепло, скользящее молочное тепло, переходящее в жар...

-... жар! Пожар! Проснись!!!

На стенах плясали огненные блики.

- Как?! Шестнадцать сорок... - он закашлялся, глотнув дыма.

Почему не прозвонил будильник? Или он просто так крепко спал?..

- Причем тут время?! Мы горим!!!

- К выходу! - крикнул он, схватив ее за руку, и потащил в коридор.

Но там был огонь.

Через какое-то время, которое никто не считал, они стояли на балконе - там же, где стояла она. Только теперь вместе.

Под ними была пропасть двора, и в ней - толпа с лесом вытянутых рук. Сзади жгло все сильней.

- Ииииыыы, - скулила Она от ужаса и боли. Волосы на ней тлели, вспыхивая маленькими искорками.

- Я люблю тебя, - сказал он.

- И я тебя.

- Давай прыгнем.

- Не могу.

- И я не могу, - прохрипел он, закрывая глаза...

***

- Кого там привезли, Егорыч?

- Двоих. Пожар был, с балкона прыгнули.

- Живы?

- Наполовину.

- Это как?

- Да так. Один в лепешку, а другая в сорочке родилась - на него упала. Кости переломала, ясное дело, но жить будет...