Случай в ПТУ

Где-то на просторах бывшего СССР, суровые девяностые, зима, ПТУ.

Третьекурсник с погонялом Беляш догнал свою хохочущую одногруппницу Леру у раздевалки, обхватил за талию и поволок назад:

- Пошли, сучка, не рыпайся... щас всё всем расскажу, какая ты крыса...

Лера, не переставая звонко смеяться, вцепилась в решётку раздевалки:

- Караул! Насилуют!

Её пронзительно-звонкий голос разнёсся по пустому коридору училища.

- Пошли, - шипел Беляш, срывая с решётки руки Леры, - Ща Семёна позову, будешь знать как крысить!

Лера была высокой, страшненькой и тощей, а Беляш маленьким, прыщавым и щуплым, так что это была борьба практически равных противников. Лера продолжала смеяться:

- Ка-ра-ул, убивают!

Свитер её задрался, обнажив плоский голый живот:

- Ладно, Белый, хорош, пошутили и хватит, не брала я твой маркер...

- Не рыпайся, морда крысиная...

Сзади послышался звук каблуков по плитке.

- Беляков! - раздалось по коридору.

Беляш остановился.

- Что тут происходит? - Анна Михайловна быстро подошла, оттянула его за плечо от Леры. - Что тут происходит?! Я тебя спрашиваю, Беляков!

Лера встала ровно, оправила расписной свитер и скатавшиеся на костлявой заднице джинсы:

- Беляков опять приставал ко мне, Анна Михайловна.

Анна Михайловна вздохнула, взяла Белякова за плечо:

- Герасименко, иди в класс. Беляков, пошли со мной...

- Ну, Ан Михална...

- Пошли, пошли! Герасименко, скажи, чтоб в кабинете не шумели. Я скоро к вам зайду.

Лера побежала прочь.

- Идём, Беляков. Ты, я вижу, совсем обнаглел. Вчера Тихонову в сугробе искупал, сегодня Герасименко по полу возишь...

- Ан Михална, я не буду больше...

- Иди, иди. Не упирайся. Вчера Тихонова плакала в учительской! А, кстати, почему ты не зашёл ко мне вчера после занятий? Почему? Я же велела тебе.

- Ну, я зашел, Ан Михална, а вас не было.

- Не было? Ты и врёшь ещё очень нагло. Молодец, Беляков.

Анна Михайловна подошла к своему кабинету, распахнула дверь:

- Заходи, Беляков, не стесняйся.

Беляков медленно вошёл.

Анна Михайловна бросила ключи на стол, села, кивнула Белякову:

- Иди сюда.

Он медленно побрёл к столу и встал напротив.

Анна Михайловна сняла очки, потерла переносицу, вздохнула и устало посмотрела на него:

- Что мне с тобой делать, Беляков?

- Я больше не буду, Анна Михайловна, честное слово...

- Да, эти честные слова твои, сколько раз я их уже слышала... - усмехнувшись, она встала, подошла к окну, зябко повела полноватыми плечами. - Что у тебя вчера с Тихоновой вышло?

Беляков замялся:

- Нууу... я прооосто...

- Что, просто? Просто обидел девочку? Так просто - взял и обидел!

- Да я не хотел... просто мы в снежки играли, а она мне в лицо попала...

- И за это надо было насыпать ей снега за шиворот и в сапоги?

- Нууу... так вышло...

- Поэтому ты ей юбку задирал?

- Да я не задирал... просто...

Анна Михайловна подошла к нему:

- Задирал, Беляков, ещё как задирал. Но зачем? Зачем?

- Не знаю...

- Но цель-то, цель-то была какова? Ты что, хотел посмотреть, что под ней?

- Да нет...

- Ну а зачем тогда задирал?

- Не знаю...

- Просто хотел посмотреть, что под юбкой? Ну-ка по-честному! А?!

- Да...

Анна Михайловна засмеялась:

- Какой ты глупый... Что у тебя под штанами?

- Ну, трусы...

- У девочек - тоже трусы. Колготки, а потом трусы. Ты разве не знаешь, что девочки тоже под колготками или джинсами носят трусы?

- Знаю... знал...

- Врёшь, Беляков, врёшь! - она наклонилась к нему. - Неужели правду так тяжело сказать? Тебя не трусы интересовали и не юбка! А то, что под трусами!

Беляков ещё ниже опустил голову.

Анна Михайловна слегка тряхнула его за плечи:

- Вот что, значит, тебя на самом деле интересовало!

- Нет... нет... - бормотал Беляков.

- И ведь стыдно-то не это, не это, Беляков. Это, как раз, естественно... Стыдно, что ты не можешь сказать мне правду! Вот что стыдно! Тебя ведь Серёжей звать?

- Да.

- Надеюсь, хоть тут не врёшь, наглый врун и лжец!

- Да я могу не врать... могу...

- Нет, не можешь!

- Могу...

- Тогда скажи сам.

Анна Михайловна села за стол, подпёрла подбородок рукой.

Беляков шмыгнул носом, поскреб щеку:

- Ну я...

- Без ну!

- Ну... меня интересовало... что там под колготками... под юбками... под трусами... у девочек... просто так интересовало...

Анна Михайловна понимающе покачала головой:

- Сколько тебе лет, Беляков?

- Восемнадцать.

- Восемнадцать... Взрослый уже человек. У тебя сестра есть?

- Нет.

- А подружка?

- Нет.

- И не целовался с девочками?

- Нет.

Анна Михайловна повертела в руках перьевую ручку:

- Нет... Слушай! А на прошлой неделе ты дрался с Таней Дудник! Ты тоже хотел посмотреть, что у неё под трусами?!

- Да нет, нет... это я... там совсем другое дело было...

- Ну-ка, посмотри мне в глаза. Сейчас хоть не ври.

Беляков снова опустил голову.

- Врёшь. Опять. Ведь тоже хотел посмотреть. Правда? А?

Он кивнул.

Анна Михайловна улыбнулась:

- Беляков, ты только не думай, что я над тобой смеюсь, издеваюсь, или собираюсь наказывать за это. Это совсем другое дело. Тебе восемнадцать лет. Самый любопытный возраст. Всё хочется узнать, всё увидеть. Я же помню, я тоже была когда-то восемнадцатилетней. Или ты думаешь, завуч так и родился завучем? Была, была девчонкой. Но у меня был брат Дмитрий. Да и сейчас есть. Старший брат. И когда пришла пора, он мне всё показал. Чем мальчик отличается от девочки. И я ему всё показала. Вот. Так просто. И никому не потребовалось юбки задирать. А выросли нормальными людьми. Он летчик гражданской авиации, я завуч в ПТУ, оба семейные, с детьми, а он уже и с внуком. Вот так.

Беляков исподлобья посмотрел на неё.

Анна Михайловна продолжала улыбаться:

- Как видишь, всё очень просто. Правда, просто?

- Ну да... вроде...

- Ну, у тебя есть какая-нибудь родственница твоего возраста?

- Нет. У меня брат родной есть... младший... и два двоюродных... а сестёр нет...

- Ну, а подруга, настоящая подруга есть у тебя? Подруга в лучшем смысле, друг настоящий? Которой можно доверить всё самое сокровенное?

- Нет... Людка... нет...

Анна Михайловна отложила карандаш в сторону, почесала висок:

- Жалкое вы поколение. Ни сестёр, ни подруг... Наделают потом глупостей...

С минуту помолчав, она встала, подошла к двери, заперла её двумя поворотами ключа. Потом, быстро пройдя мимо Белякова, задернула шторы на окне:

- Запомни, Беляков, заруби себе на носу: никогда не старайся узнать что-то нечестным путем. Это знание тебя только испортит. Иди сюда.

Беляков повернулся к ней.

Она отошла от окна, подняла свою коричневую юбку и, придерживая её подбородком, стала спускать колготки, сквозь которые просвечивали красные трусики.

Беляков вобрал голову в плечи и попятился.

Анна Михайловна стянула колготки, сунула обе ладони в трусы и, помогая задом, спустила их до колен.

Беляков отвернулся.

- Стой! Стой же, дурак! - придерживая юбку, она схватила его за руку, повернула к себе. - Не смей отворачиваться! Для тебя же стараюсь, балда! Смотри!

Она развела полные колени, потянула за руку Белякова:

- Смотри! Кому говорю! Беляков!

p>Беляков посмотрел и снова отвернулся.

- Смотри! Смотри! Смотри!

Она надвигалась на него, растопырив ноги.

Губы Белякова искривились, он захныкал.

- Смотри! Ты же хотел посмотреть! Вот... вот... смотри...

Она выше подняла юбку.

Беляков плакал, уткнув лицо в рукав.

- Ну, что ты ревёшь,

Беляков. Прекрати! Замолчи сейчас же. Ну, что ты испугался? Замолчи... да замолчи ты...

Она потянула его к стоящим вдоль стены стульям:

- Садись. Сядь и успокойся.

Беляков опустился на стул и зарыдал, зажав лицо руками.

Анна Михайловна быстро опустила юбку и села рядом:

- Ну, что с тобой, Беляков? Что с тобой? Серёжа?

Она обняла его за плечи.

- Хватит. Слышишь? Ну, что ты - девочка? Первоклашка?

Беляков продолжал плакать.

- Как не стыдно! Ну, хватит, наконец. Ты же сам хотел этого. А ну-ка, замолчи! Так распускаться! Замолчи!

Она тряхнула его.

Беляков всхлипнул и смолк, съёжившись.

- Ну вот... вытри слезы... разве можно реветь так... эх ты... балда...

Всхлипывая, Беляков протёр рукавом глаза.

Анна Михайловна погладила его по голове, зашептала:

- Ну, что ты? Чего ты испугался? А? Ответь. Ну-ка ответь! А? Ответь.

- Не знаю...

- Ты что, думаешь, я расскажу всем? Глупый. Я же специально окно зашторила. Обещаю тебе, честное слово. Я никому не расскажу. Понимаешь? Никому. Ты веришь мне? Веришь?

- Верю...

- Чего же тогда испугался?

- Не знаю...

- И сейчас боишься? Неужели боишься?

Не боюсь... - всхлипнул Беляков.

Анна Михайловна зашептала ему на ухо:

- Ну, честное партийное, никому не скажу! Честное партийное! Я ведь в партии осталась, не то что некоторые! Ты же знаешь, что это такое - честное партийное?

- Ну... знаю...

- Ты мне веришь? А? Говори. Веришь? Я же для тебя стараюсь, глупый. Потом спасибо скажешь. Веришь, говори?

- Ну... верю...

- Не ну, верю! А верю, Анна Михайловна.

- Верю, Анна Михайловна.

- Не будешь реветь больше?

- Не буду.

- Обещаешь?

- Обещаю.

- Ты ведь был пионером?

- Был.

- Дай честное пионерское, что не будешь реветь и никому не скажешь!

- Честное пионерское.

- Что, честное пионерское?

- Не буду реветь и никому не скажу...

- Ну вот. Ты наверное думал, что я смеюсь над тобой... думал, говори? Думал? Ведь думал, оболтус, а? - тихо засмеялась она, качнув его за плечи.

- Немного... - пробормотал Беляков и улыбнулся.

- Глупый ты, Беляков. Тебе что, действительно ни одна девочка это место не показывала?

- Неа... ни одна...

- И ты не попросил ни разу по-хорошему? Посмотреть?

- Неа...

- А хотел бы посмотреть? Честно скажи - хотел бы?

Беляков пожал плечами:

- Не знаю...

- Не ври! Мы же на чистоту говорим! Хотел бы? По-пионерски! Честно! Хотел бы?!

- Ну... хотел...

Она медленно приподняла юбку, развела пухлые ноги:

- Тогда смотри... смотри, не отворачивайся...

Беляков посмотрел исподлобья.

Она поправила сползшие на сапоги колготки и трусы, шире развела колени:

- Смотри. Наклонись поближе и смотри...

Шмыгнув носом, Беляков наклонился.

- Ну, видишь?

- Вижу...

- Что видишь?

- Ну... волосы...

- А что же сначала испугался? А?

- Не знаю... Ан Михална... может не надо...

- Как тебе не стыдно! О чём ты только что говорил? Смотри лучше!

Беляков молча смотрел.

- Тебе видно хорошо? - наклонилась она к нему. - А то я встану вот так...

Она встала перед ним.

Беляков смотрел на её густо поросший чёрными волосами пах. специально для bеstwеаpоn.ru Над ним нависал гладкий живот с большим пупком посередине. На животе ясно проступал след от резинки.

- Если хочешь, можешь потрогать... потрогай, если хочешь... не бойся...

Анна Михайловна взяла его ещё влажную от слез руку, положила на лобок:

- Потрогай сам... ну... потрогай...

Беляков потрогал мохнатый холмик.

- Ведь нет же ничего страшного, правда? - улыбнулась покрасневшая Анна Михайловна. - Нет? А? Нет, я тебя спрашиваю?

Голова её покачивалась, накрашенные губы нервно подрагивали.

- Нет.

- Тогда потрогай еще.

Беляков поднял руку и снова потрогал.

- Ну, потрогай ещё. Вниз. Вниз потрогай. Не бойся...

Она шире развела дрожащие ноги.

Беляков потрогал её набухшие половые губы.

- Потрогай ещё... ещё... что ты боишься... ты же не девочка... пионер все-таки...

Беляков водил ладонью по её взмокшим гениталиям.

- Можно сзади потрогать... там ближе даже... смотри...

Она повернулась к нему задом, выше подняла юбку.

Потрогай сзади... ну, потрогай...

Беляков просунул руку между пухлыми ягодицами и снова наткнулся на влажные половые губы.

- Ну вот... потрогай... потрогай побольше... теперь снова спереди потрогай...

Беляков потрогал спереди.

- Теперь снова сзади... вот так... потрогай посильнее... смелее, что ты боишься... там есть дырочка... найди её пальцем... нет, не та, ниже... вот. Просунь туда... вот...

Беляков просунул палец в скользкое влагалище.

- Вот. Нашел... видишь... дырочка... - шептала Зинаида Михайловна, сильнее оттопыривая зад и глядя в потолок. - Нет... побудь еще там... вот... добавь ещё пальчик... ещё один... дааа... встань... что ты сидя.

Беляков встал, не вынимая пальцев.

- Одной рукой сзади пощупай, а другой спереди... вот так...

Он стал трогать обеими руками.

- Вот так. А хочешь и я у тебя потрогаю? Хочешь?

- Не знаю... может не надо...

- А я знаю, что хочешь... я потрогаю только... ты же у меня трогаешь... мне тоже интересно...

Она нащупала его ширинку, расстегнула и пошарила рукой:

- Вот... вот... видишь... у тебя небольшой такой... но твёрдый... вот... то ты уже... потрогай ещё, не бойся... вот... и ты можешь в дырочку войти им... вот... а сейчас ещё рано... зачем ты руку убрал... еще потрогай... ай... оооохххх... нет... не вынимай его... да... в меня... уффф...

Зазвенел звонок.

- Ну хватит... - она резко выпрямилась, быстро подтянула трусы с колготками, поправила юбку. - Хватит... ну, ты никому не скажешь? Точно?

- Нет, не скажу...

- Честное пионерское?

- Честное пионерское.

- Ведь это наша тайна, правда?

- Ага.

- И ребятам не скажешь?

- Не скажу.

- И брату?

- И брату.

- И маме?

- И маме.

- Поклянись. Подними руку и скажи - честное пионерское.

Беляков поднял надо лбом липкую ладонь:

- Честное пионерское.

Анна Михайловна повернулась к висящему над столом цветному портрету улыбающегося Сталина в белом кителе:

- Честное партийное...

Звонок снова зазвенел.

- Это что, на перемену или на урок? - пробормотала завуч, трогая ладонью свою пылающую щеку.

- На перемену... - подсказал Беляков.

Анна Михайловна подошла к окну, отдёрнула шторы, потом повернулась к Белякову:

- Я не очень красная?

- Да нет...

- Нет? Ну, беги, тогда. И постарайся больше не хулиганить. А то снова вызову.

Она стала отпирать дверь:

- Беги... постой! Ширинку застегни.

Отвернувшись, он застегнул ширинку.

- У вас что щас?

- Биология...

- В триста четвёртом?

- Да, наверху там...

- Ну иди.

Она распахнула дверь.

Беляков шагнул за порог и побежал прочь.

Анна Михайловна рассеянно улыбалась.