Макаров, пожелай чего-нибудь!
По улице шел бомж. Он был темен лицом, худ телом, в рваной одежде и вонял так, что шедшие за ним останавливались, а встречные огибали его по газону. Вовке было хреново. Он сидел на раскаленном металлическом заборчике и страдал от жары, от того, что у него болела голова, а главным образом, от того, что от него не так давно ушла страстная рыжая Ирина, его третья жена. Ушла, собрав чемодан и обозвав Макарова импотентом. И он вчера впервые за много лет напился. Сначала как свинья, затем до изумления, а потом до положения риз. И теперь он страдал. Пошел в магазин за хлебушком, и купить мерзавчик на опохмел, но дошел только до невысокого забора, который отделял тротуар от газона. Кажется, бомж что-то говорил людям, но те шарахались он него, как от зачумленного. Бомж добрел до Вовки и уселся рядом. Вовке сразу стало хуже. Его затошнило.
Бомж что-то сказал. Вовка приоткрыл один глаз и прислушался. Наверное, первый раз в жизни он слушал глазами и смотрел ушами.
- Пожелай чего-нибудь, а? – хрипло повторил бомж. Ну, скажи, я хочу! Давай!
- Хочу, чтобы ты не вонял, – сказал Макаров и закрыл глаз.
- Принято! – громко сказал бродяга, и «аромат» сразу прекратился.
То ли ветер поменялся, то ли тихо и незаметно бездомный ушел, а с ним пропала и тошнота. Но он все еще сидел рядом.
- А еще? – с надеждой в голосе попросил бомж. – Пожелай еще чего-нибудь.
- Сделай так, чтобы мне было хорошо!
- Опохмелиться, что ли?
В голосе бездомного послышалась ирония.
- Вчера мне было хорошо, – пояснил Вовка. - а сейчас мне плохо. Чего тут непонятного?
- Ладно. Кажется, понял. Принято и исполнено!
Макарову сразу полегчало. В голове стало пусто и ясно, язык, с трудом помещавшийся во рту, усох, а сердце перестало колотиться о грудную клетку, как собачий хвост. Вовка открыл сразу оба глаза. Бомжа он уже почти уважал.
- Вы что, маг?
- Нет, я – джинн! Исполняю желания. Пожелай чего-нибудь?
- Водички холодной Боржоми. А?
- На.
Бездомный протянул ему запотевшую бутылку.
Макаров выдул сразу половину и радостно выдохнул. Вот теперь ему стало хорошо по-настоящему!
- Вас как звать-то?
- Я – джинн. А у джиннов имен не бывает.
Оживший Вовка осмотрелся. Совсем рядом находился уютный подвальчик с горделивой вывеской «Лучшая одежда для всех». В этом магазине Макаров пару раз покупал турецко-китайские джинсы, и теперь он решил хоть как-то отблагодарить «спасителя».
- Сидите здесь. Я быстро!
Он вернулся минут через десять. С пакетами и коробками. Бомж все еще сидел на заборчике, как воробей на ветке, и, кажется, жары не чувствовал совсем.
- Возьмите. Переоденетесь, хоть на человека будете похожи.
Джинн, в могуществе которого Вовка крепко сомневался, принял одежду совершенно равнодушно, и тут же, на ярком солнце решил переодеться. Он уже стягивал с тощего зада ветхие штаны и...
- Не здесь! – резко сказал Макаров. – Пошли!
Он повернулся и большими шагами двинулся домой, а бомж послушно поплелся за ним. У своего подъезда Вовка обернулся. По тротуару шла шикарная блондинка! Рослая, широкобедрая, в коротком, до середине бедер светлом платье, подвязанном пояском, а ее тяжелые груди мерно колыхались при каждом шаге.
- А трусов на ней нет, – тихо сказал бомж, придерживая у чахлой груди пакеты и коробки. – И вообще ничего, кроме платья. И волосы она недавно сбрила. Хочешь такую кралю?
- Естественно. Только боюсь, что она на меня не клюнет.
- Клюнет, клюнет! – уверенно заявил бездомный. – Если я переселюсь в ее тело. Джинны, да будет тебе известно, могут сносно существовать только в чужих телах.
- А как же человеческое тело помещается в бутылке? – поинтересовался Вовка.
- А никак. В сосуде располагается только огненная душа джинна, а ненужное тело возвращается хозяину или тихо умирает в коме, лишенное разума. Так я переселяюсь?
- Давай! – скомандовал Макаров.
Его последняя жена Ирина принципиально не брила рыжие кудри в подмышках и между ног, и мужу надоело копаться в ее кудлатой волосне.
Бомж тем временем застыл, Как вкопанный, а блондинка подошла к Вовке и возмутилась:
- Чего смотришь? Бери пакеты, и за мной!
И первой вошла в подъезд, а бомж у подъезда заполошно озирался по сторонам и ощупывал свои лохмотья.
В тесной квартире было намного прохладнее, чем на улице, но блондинка, как только вошла в прихожую, стащила тесное платье и остановилась у старого зеркала с паутиной трещинок на амальгаме по углам. Ее розовая маленькая попка была такой привлекательной, что Вовка немедленно сбросил пакеты на пол и прихватил ее за задницу.
- Но-но! – погрозив Макарову пальцем, сказала блондинка и проследовала в комнату, цокая высокими каблуками по паркету, как коза копытцами по камням. В гостиной она плюхнулась в старое кожаное кресло и широко расставила ноги.
- Правда, пизденка хороша? – спросила она, поглаживая и тиская груди одной рукой, а другой раздвигая пухлые маленькие срамные губки.
Макаров и так кончал слишком быстро (и почему Ирка назвала его импотентом?), а при виде такой славной сладкой щелки, он понял, что долго не продержится. К тому же ее малые губы, выступающие наружу, слиплись, и она растянула их пальцами, обнажив темно-красный клиторок, крошечную дырочку уретры и вожделенное отверстие влагалища, наполовину прикрытое складчатой пленкой гимена. Она была девушкой!
А ты можешь сделать копию этой блондинки? – скрипя зубами от приближающегося оргазма, простонал Вовка.
- Конечно, могу, – ответила джинн, поглаживая вздыбленные соски. – Но мне понадобится тело. Лучше женское. С ним возни будет меньше.
Вовка едва успел стянуть тесные джинсы.
- За стенкой живет полу безумная старуха, – сладостно, как в юности, кончая на белые сиськи, прошипел Макаров. – Она иногда уходит из дома и теряется. Можно ее.... Ой, не могу!
Вслед за первым на него накатил второй оргазм, а потом и третий. Он закатил глаза и повалился на давно неметеный пол. Он лежал, уставив член в потолок, и кончал, кончал, кончал.... А когда он пришел в себя, то увидел, что рядом на коленях стоят две одинаковые, как однояйцевые близняшки, блондинки и, собирая с пола сперму, размазывают ее по телам.
- Ну, что, отпускаем? – спросили они в унисон.
- К-конечно, – кивнул Макаров, выдавливая из обмякающего члена последние капли. – П-пусть уходит.
Он в минуты треволнений начинал немного заикаться.
Одна блондинка, в туфлях, встала и удалилась, а другая, босая, перешла с пола на диван.
- Хорошо я тебя подоила, правда? – широко улыбнувшись, сказала блондинка. – По жизни
ты такого удоя бы не дал. Это – бонус.
Ее тело блестело от Вовкиной спермы, а в воздухе повис пряный аромат.
- Д-давай дадим тебе имя, – предложил Макаров, вставая с пола.
К его толстому заду прилипла этикетка от китайской лапши, и он, изогнувшись, ее отклеил.
- Д-давай, – передразнила его блондинка. – Предлагаю окрестить меня Наташей. Пока ты спускал, я порылся (или порылась?) у тебя в голове, и обнаружила, что твоей первой школьной любовью была Наташа Барабанова.Так?
- Это – святое! – сказал Макаров, усаживаясь рядом с джинном, приобнимая женщину и поглаживая его (или ее) нежный левый сосок. – Нельзя также называть тебя Катей, это вообще моя первая любовь, если такая бывает в пять лет, Людой, Леной, а также Мариной, Ларисой и Ириной.
- Любишь ее? – неожиданно спросила блондинка. – Ирку свою?
- Я их всех люблю, – немного подумав, пояснил Вовка. – Маму звали Любой, а бабушку – Машей.
- Что же нам остается? – насмешливо спросила женщина. – Что-нибудь арабское, из сказок?
- Давай назовем тебя Джиной. Имя женское и, по-моему, передает суть. А?
- Неплохо! – обрадовалась блондинка. – Пусть я буду Джиной!
- Джина, – спросил Макаров, словно пробуя имя на вкус. – Как так вышло, что твой прототип до сих пор целка?
- Извращенка она! – пояснила Джина. – Любит, когда ее бьют по пизде, а сношаться не любит. Такая я вот сучка!
- Так может... – предложил Вовка и сильно сдавил ее сосок.
- Оторвешь! – поежилась Джина. – Обживусь в новом теле, тогда.... Треснешь мне по пизде ногой?
- Может быть, может быть, – загадочно протянул Макаров. – Когда ты обживешься в новом теле. Пожрать бы чего...
- Пожрать, пожрать! Тебе жрать поменьше надо, вон пузо какое наел! Хочешь, мы тебя изменим?
- Если к лучшему, то я – не против. А потом – пожрем!
Макаров. Метаморфозы
Вовка скинул одежду и застыл, раскинув руки и расставив ноги. «Да», – скептически заметила Джина. – «Как все запущено-то!».
- Но зато материала много, – продолжила она. – Есть с чем работать. Итак, пожелай чего-нибудь.
- Хочу большой член, – закрыл глаза Макаров. – Потом...
- Подожди. Давай разберемся с членом. Какой ты хочешь?
- Большой и толстый. Длиной сантиметров эдак двадцать пять, толщиной в три пальца...
- Твоих или моих? – быстро спросила Джина.
- Моих, конечно. Головку на конус, чтобы лучше входила...
- Принято. Гладкий или мускулистый?
- Такой, как сейчас, но с венами по всему стволу.
- Так, ладно. А яйца?
- Вот такие каждое!
Он показал Джине сжатые кулаки.
- И чтобы жидкости было как сегодня.
- Хорошо. А с телом как будем? Добавим мускулов и убавим жира?
- Добавим немного. У меня когда-то были бицепсы в обхвате тридцать восемь. Сделаем сорок, и все остальное пропорционально. А рост пусть остается средним. Гут?
- Зер гут!
Не очень-то приятно было ощущать, как пухнут, растягивая кожу, мышцы, как растягиваются связки, как изменяются половые органы, и как наполняется продуктами метаболизма мочевой пузырь. Макаров не дотерпел до окончания преобразований и убежал в туалет, где с удовольствием, близким к оргазму, долго и со звоном фаянса ссал, держась за косяк настежь распахнутой двери. Возвращаясь к Джине, он было прошел мимо зеркала, но задержался и внимательно осмотрел себя. «Хорошая работа, Джина!». – громко сказал Вовка. «Аполлон Бельведерский!» – сказала Джина, просунув голову в коридор. – «Геракл засушенный! Самсон в детстве!».
Она бы еще долго изощрялась в словоблудии, но Вовка ухватил ее за шею и поставил рядом с собой.
- Теперь займемся тобой! – строго сказал Макаров, помахивая членом, как хлыстом. – Пошли!
После нескольких проб и ошибок Пигмалион изваял-таки свою Галатею. Получилась рослая девушка с темно-каштановыми волосами, аккуратно прибранными в прическу с большим мягким пучком на затылке и небольшой челкой, с маленькой девичьей грудью, фигурой без лишнего жира и неширокими бедрами. Над лицом пришлось поработать отдельно. Особенно удались тонкие бровки, удивленно приподнятые, чуть скуластое округлое личико с острым беззащитным подбородком и яркими губками бантиком.
- Ничего, миленькая! – сказала Джина, внимательно рассмотрев себя в зеркале, и добавила:
- А как промежность? – спросила Джина, раскорячившись. – Оставим маленькое, как было?
- Пока не знаю, – серьезно ответил Макаров. – Я должен тебя попробовать.
Следующую четверть часа он посвятил тому, что он ощупывал ее тело, трогал трепетные грудки, играл крошечными сосками и под конец с забытым восторгом проткнул своим крупным концом узкое влагалище, еще больше растянув, но не порвав ее девственную плеву. Игра в скульптора возбудила Вовку настолько, что он, войдя в Джину только на половину члена, долго кончал, сопя и постанывая, и наполнил до краев ее славную дырочку жидкой спермой.
- Ну и как? - спросил Макаров Джину, подмывая ее в ванне детским мылом и теплой водой.
- Да так... – дернула узким плечом Джина. – Надо сделать влагалище поуже. – Ты хотел пожрать? Пошли!
- Пока Джина возилась на кухне, «творя» разнообразные продукты, Вовка перебирал в шкафу белье, оставшееся от трех жен, и, наконец, остановился на скромном комплекте из лифчика, трусиков и не то рубашки, не то короткого сарафана на широких бретельках, все из тонкой белой ткани в крупный черный горох. Джина пришла в полный восторг и даже всплакнула, уткнувшись в Вовкино сильное плечо.
- У меня не было такого красивого белья, – сказала она, всхлипывая и обнимая его тонкими руками, и робко спросила:
- Можно, я надену?
Макаров милостиво разрешил, важно кивнув, и Джина быстро нацепила шмотки, превратившись в милую девчонку лет восемнадцати-двадцати.
- Вовка, ты милый! – сказала она, слабо улыбаясь. – Мы еще потрахаемся сегодня?
- Конечно, дорогая! – пообещал Макаров, целуя ее в щеку, покрытую, как персик, бархатным пушком. – И не раз. Я теперь вынослив, как бык-производитель.
Но тут зазвонил телефон.
(Продолжение следует)